"Юлиан Семенович Семенов. Нежность. (Штирлиц, 1928)" - читать интересную книгу автора

поскольку вы мне платите деньги, я готов выполнить любое ваше пожелание.
Хотите пилюли? Пожалуйста. Устроим в два мига. Но если спать хотите - мед,
прогулки и травы.
- Валериановый корень, пустырник и немного шалфея?
Доктор посмотрел на Исаева поверх очков. Когда он смотрел через очки,
глаза его казались очень большими, словно у беременной женщины, и такими
же настороженными.
<Медицина будет бессильной до тех пор, пока человечество не изживет в
себе ложь, - подумал Исаев. - Я ведь лгу ему. Точнее говоря, я не открываю
ему правды. Если бы я сказал ему, что не могу спать, потому что жду
возвращения домой, и что там, среди своих, мне не нужно будет никаких
лекарств, и что бессонница началась месяц назад, из-за того, что Вальтер
сказал о предстоящем отъезде (нельзя говорить человеку о счастье, если не
можешь его дать сразу), тогда бы он знал, в чем причина бессонницы>.


- Здравствуй, нежная моя...
- Господи, Максимушка, Максим Максимыч... Максим...
- Здравствуй, Сашенька. Ну, как ты?
<Что же я говорю-то?! Стертые слова какие, стертые, словно
гривенники! Разве такие слова я говорил ей все эти годы, когда. она
являлась мне? Отчего мы так стыдимся выражать самих себя? Неужели человек
искренен лишь когда говорит себе одному, тайно и беззвучно?!>
- Как странно спросил: <как ты?>. Почему ты меня спросил так, Максим?
- Мне всегда казалось, что глаза у тебя серые, а сейчас я вижу, какие
они синие.
- Ты отчего не целуешь меня?
Какие же мягкие и нежные у нее губы... Наверное, только у тех женщин,
которые любят, бывают такие губы - безвольные, старающиеся молчать, но они
не могут молчать, и говорить они тоже не могут, поэтому они подрагивают
все время, и тебе страшно, что они скажут то, что ты так боялся услышать,
поэтому ты целуй их, Максим, целуй эти сухие, мягкие губы, и не смотри ты
ей в лицо, и не старайся понять, отчего она закрывает глаза и почему слезы
у нее на щеках, - может, горе с ними уходит? А кто виноват в ее горе? Ты?
Ты. Кто же еще? Ты ведь оставил ее на эти долгие пять лет, ты ведь не мог
найти ее, как ни искал, ты ведь ни разу не написал ей ни слова - кто ж еще
виноват в ее горе? <Ее> горе... Наше горе и еще точнее - мое горе. Потому
что я могу простить, но забыть я никогда не смогу...


- Сифилисом не болели? - спросил доктор. - Тогда ртутью головушку
успокоим... В сыпняке ведь многие бытовичок подхватили и не знают об этом.
Давеча вскрытие было занятное, полковника Розенкранца потрошили... Думали,
удар - пил много, а в головушке-то у него гумма, третья степень, а дочери
на выданье. Вот вам задачка на сообразительность: где граница между
нравственностью и долгом? Мы обязаны поступить безнравственно, вызвать
девиц для обследования. Китайцы и англичане настаивают: Шанхай, говорят,
самый чистый порт в Китае. Розенкранц, перед тем как почить в бозе, три
недели глаз не смыкал, уснуть не мог-криком исходил. Думал, что синдром
похмелья у него, и давление поднялось. Ан, нет... Так что я не зря про