"Юлиан Семенов. Экспансия-I (роман) ("Позиция" #3, серия о Штирлице)" - читать интересную книгу автора

Листья платанов на широкой авениде начали уже желтеть, становясь
металлическими, цвета чилийской меди; осени, однако, не чувствовалось;
тепло; Штирлиц подставил лицо мягким лучам солнца и, как-то странно пожав
плечами, тихо ответил:
- А почему бы и не пообедать?
- Мне почему-то казалось, что вы откажетесь.
Штирлиц снова посмотрел на американца: очень крепкий человек, подумал
он, с б и т е н ь прямо-таки; они вообще-то очень здоровые; понятно: войн
не знали, живут далеко от тех мест, где разыгрывается трагедийное действо,
да и молоды, два века истории, это не возраст, младенчество.
Он отчетливо и как-то до страшного явственно помнил тот дождливый
день, когда в здешних газетах напечатали речь Черчилля, произнесенную
"великим старцем" в Фултоне; бывшего премьера Британии слушателям
Вестминстерского колледжа представил не кто-нибудь, а сам президент
Трумэн, что придало этой речи характер чрезвычайный; протокол и есть
протокол, в одной строке подчас заключена целая программа, которая
готовилась целым штабом политиков, экономистов, военных, ученых,
разведчиков и философов в течение месяцев, а то и лет.
Прочитав речь Черчилля дважды, Штирлиц отложил газету, тяжело
поднялся со скрипучего стула (три стула стояли в его конурке, называемой
"номером", все три скрипели на разные "голоса") и вышел на улицу; моросил
мартовский дождь, хотя небо было безоблачным; люди шлепали по лужам,
спрятавшись под парашютными куполами зонтов; лишь истинные кабальерос
вышагивали без шляп, в легких пальто, - вода не пули, это нестрашно,
прежде всего следует думать о своем облике, непристойно прятаться от чего
бы то ни было, от дождя - тем более.
Он брел по городу бездумно, не в силах сосредоточиться после
прочитанного, и поэтому совершенно неожиданно осознал самого себя в
центре, напротив американского посольства; в большой дом то и дело
заходили люди, было девять часов, начало рабочего дня; он остановился
возле газетного киоска, начал пролистывать газеты и журналы, вздрагивая
каждый раз, когда старенький продавец в огромном берете, по-пиратски
надвинутом на глаза, один из которых был с бельмом, выкрикивал истошным
голосом:
- Читайте историческую речь Черчилля, он объявил войну Сталину!
Штирлиц смотрел на американцев, которые входили в ворота посольства;
были они высокие, крепкие, одеты словно в униформу: тупорылые ботинки с
дырочками на носках, очень узенькие брюки, узенькие, в ноготок, узелки
галстуков, и короткие, а оттого казавшиеся кургузыми плащи, как правило,
бежевого или серых цветов.
Они шли, весело переговариваясь друг с другом; Штирлиц старался
понять, о чем они сейчас говорили, и ему казалось - судя по выражениям их
лиц, - что беседовали они о каких-то пустяках: кто рассказывал, как провел
уик-энд на Ирати, охотясь за форелью (в Испании не говорят "ловил форель",
ее здесь "охотят"); кто делился впечатлением о поездке в замок Фины
Кальдерон под Толедо (совершенно поразительная женщина, бездна обаяния);
кто просто-напросто говорил, что левый ботинок жмет, надо занести Пепе,
который работает на углу улицы, хороший мастер и берет недорого.
И никто из этих людей - а ведь они были не простыми людьми, которые
ходят по улицам, сидят в кафе, сеют хлеб, поют в театре или лечат в