"Геннадий Семенихин. Пани Ирена" - читать интересную книгу автора

что до авиационной школы вы в индустриальном институте учились. Ну должна же
у вас быть какая-то элементарная интеллектуальность.
Но опять промолчали зеленоватые глаза летчика, лишь уголки рта не то
насмешливо, не то обиженно покосились.
- Что касается интеллектуальности, об этом вы со мной после войны
приходите рассуждать, - спокойно возразил он, - а сейчас штурвал, триммер,
противозенитный маневр... да и вообще, рыжий я, что ли, чтобы об этой
интеллектуальности распространяться.
Виктору вспомнилось детство, тесная, на пятнадцать человек,
детдомовская комната и его сосед по койке - рыжеголовый слабосильный Валька,
у которого петлюровцы заживо сожгли в хате отца и мать. Среди этих
пятнадцати нечесаных и не всегда сытых ребят был несносный задира
Славка-гусь, безжалостно помыкавший всеми. Только новенького - Виктора - он
не трогал, остерегаясь его насмешливых зеленых глаз и жестких кулаков.
Однажды Славка-гусь отобрал у рыжего Вальки плитку макухи и, бесстыдно
болтая ногами, стал есть ее на глазах у потерпевшего. Было это вечером,
перед сном. Виктор вошел в комнату, когда рыжий Валька, всхлипывая от обиды,
клянчил:
- Отдай, Гусь... исты хочу... отдай!
Трудно сказать, что разжалобило сразу Виктора, - то ли сморщенное
заплаканное личико мальчика, то ли наглая уверенность обидчика, - но только
он шагнул к сидевшему на табуретке Славке и потребовал:
- Отдай сейчас же, Гусь... слышишь!
- Подумаешь, командир нашелся, - презрительно протянул Славка, с
хрустом грызя макуху: - Вот надаю по шее, будешь знать.
Договорить он не успел. Ударом в подбородок Виктор сбил его с табуретки
и навис над ним всей своей плотной фигурой. Плитка макухи полетела в
сторону, и обрадованный Валька тотчас же ее схватил, Славка-гусь, сопя,
поднялся и замахнулся было на Виктора, но на него посыпались новые удары.
Под левым глазом у Гуся вспух красный рубец.
- Пусти, что ли... - запросил он пощады.
- То-то же, - переводя дыхание, смилостивился Виктор. - И запомни, что
я тебе не рыжий.
И понес он с тех пор по жизни это грубоватое изречение. Словно куст
крапивы в чистый огород, проникло оно в его речь да так и прижилось. Но не
объяснять же все это замполиту. И Большаков ответил на его слова усмешкой,
которую замполит истолковал совсем по-другому.
Таким же холодно-спокойным был Виктор и в те минуты, когда получал
новое задание. Полковник Саврасов, командовавший гвардейской частью дальних
стратегических бомбардировщиков, был хорошо известен на всех фронтах. Это он
в жестоком сорок первом году, когда немцы были у Химкинского водохранилища
и, как казалось почти всему миру, должны были захватить Москву, совершил со
своим экипажем неслыханной дерзости налет на Берлин, чем и вошел в историю
войны. Саврасову было на год больше, чем гвардии капитану Большакову, и был
он для всех летчиков непререкаемым авторитетом, потому что летал наравне с
ними и никогда не прятался за чужие спины, если выпадали трудные боевые
задания. Появившись у командира полка в кабинете, Виктор небрежно откозырял
и вместо уставного "гвардии капитан Большаков явился по вашему вызову"
коротко спросил:
- Звали, товарищ полковник?