"Геннадий Семенихин. Иван Пташкин ("Нравоучительные сюжеты" #3)" - читать интересную книгу автора

ежесекундно быть расстрелянным в упор, и, не сворачивая, атаковал в лоб
ведущий фашистский самолет. Нам казалось, эта атака длится целую вечность.
Многие отводили глаза в сторону, и обычная картина осени сорок первого года
рисовалась им. Падающий истребитель, прошитый фашистскими очередями, взрыв,
столб пламени и черного дыма над летным полем. И вдруг, когда уже оставалось
несколько секунд до столкновения, фашистский флагман скользнул в сторону,
потерял высоту и врезался в землю. А смельчак атаковал другой "мессершмитт"
с какого-то немыслимого и совершенно неграмотного разворота. Короткая трасса
разрубила фашистскую машину пополам. Трудно сказать, отчего именно паника
обуяла остальные экипажи, но все оставшиеся десять самолетов врага
развернулись на сто восемьдесят градусов.
Мы опомнились, когда командирский И-16 зарулил на стоянку, но были как
громом поражены, когда увидели, что из тесной пилотской кабины "ишачка" в
одних тапочках и неподпоясанной гимнастерке вылез Иван Пташкин и бросился к
командиру полка докладывать о своей первой победе.
- Да разве можно такого орла отдавать под суд! - закричал майор
Логвиненко, заключая летчика в объятия.
... - Яичница поспела, - прервал в эту минуту мои воспоминания генерал
Пташкин. - Смотри, какая поджаристая корочка на сале. Бери нож с вилкой и
начнем орудовать. Да ты чего такой мрачный? - неожиданно спросил он так,
словно бы пистолет ко лбу моему приставил, и тут же рассмеялся. - Знаю,
знаю, про ту историю мою вспомнил. Да, была история, - продолжал он
задумчиво. - Ох, как тяжело дались мне эти первые два сбитых самолета. Но
ведь после них были еще двадцать шесть, ибо если бы их не было, то, как ты
сам понимаешь, не был бы я ни генералом, ни тем более Героем Советского
Союза.
- Но ты же шел тогда на явную гибель, Иван. Взлетать под пушечными
очередями двенадцати таких вооруженных стервятников это все равно, что на
расстрел идти.
- Вот я и шел, - неожиданно прервал меня Пташкин и печально улыбнулся.
А я вскочил:
- То есть как это?
- А ты что же думал: мужество, отвага, беспредельная смелость и так
далее. Нет, брат. Я ведь погибнуть хотел всего-навсего. Но погибнуть
достойно, не по приговору военного трибунала. Чтобы семье не было за меня
стыдно. Семья у нас хорошая: отец был красногвардейцем, старший брат на КВЖД
смертью храбрых пал, сестра первая в районе ударница... разве ж такую семью
можно было позорить. Вот я и полез в эту кашу. А потом такая ярость взяла.
Неужели, думаю про фашистов, вы такие непобедимые, неужели вам морду набить
нельзя. Вот и победил. А вообще, сложная штука человек, и даже сам не всегда
разберешься в побудительных причинах твоих собственных поступков.
... В тот вечер мы долго просидели над сковородой с холодной яичницей и
двумя, налитыми по верхнюю каемочку, фронтовыми гранеными двухсотграммовыми
стаканами коньяку.