"Мария Семенова, Валерий Воскобойников. Экстрасенс ("Скунс" - "Эгида")" - читать интересную книгу автора

Здесь приступы сначала вроде бы поутихли, а потом возобновились с
новой силой.
Три дня назад, когда Николай звонил жене из института, она плакала по
телефону, а он страдал от бессилия, не зная, чем еще можно помочь.
В три они легли спать, а вставать надо было не позже половины
восьмого, чтобы к половине десятого быть уже в конференц-зале и снова, в
который раз, ловить удачу за хвост.

Пять лет назад удача, которая прежде всегда была при нем, как
собственная фамилия, за что-то обиделась и исчезла. А в результате Николай
Николаевич Горюнов, чистюля, непьющий и некурящий, постоянно сторонящийся
дурных компаний, угодил под суд за убийство.
Хотя если говорить о фамилии, то она-то как раз была у Николая
Николаевича не собственная, а самая что ни на есть фиктивная. Собственная
же его фамилия была Пшибышевский. То, что произошло с его фамилией и ее
носителем - дедом Николая Николаевича, могло произойти только в советской
державе, и нигде больше, по причине необъятных ее просторов и
разгулявшегося на этих просторах строгого режима.
Дед Николая, молодой польский профессор Пшибышевский, прибыл в
Советскую Россию потому, что очень сочувствовал коммунистической идее, за
что и был расстрелян спустя несколько лет по приговору коммунистического
суда и руками судебного исполнителя - члена ВКП(б).
Это сейчас легко говорить: так им, коммунягам, и надо, пережрали друг
друга, как пауки в банке. Но если идея о скором и очень светлом будущем
сумела охмурить едва ли не половину человечества, то, значит, в ней что-то
завораживающее было. И как знать, не вернется ли она к нам еще и еще на
новых поворотах истории.
Отец Николая Николаевича хранил, как главную реликвию, несколько
листочков, исписанных торопливой рукой деда. Листочки эти были написаны не
для ЧК, НКВД, ГПУ и КГБ, или как там еще называлась в те годы карающая и
расстрельная организация. Листочки дед писал ему, маленькому сыну, на
вырост, лично. А в них клялся в любви не к жене, не к сыну, а к великой
идее пролетарской революции и к самому товарищу Сталину. Мол, тебе будут
говорить, что я плохо любил товарища Сталина, а ты им не верь - я любил его
всем своим пламенным сердцем.
При этом дед был не какой-нибудь профессиональный агитатор и
пропагандист, нет, он был биохимиком. А писал он в тот час, когда понял,
что за ним вот-вот придут. Это было, возможно, единственное, что он
правильно понял, живя в стране, которую выбрал родиной из-за того, что
настоящая родина, Польша, по его мнению, была слишком далека от великой и
светлой идеи.
Деда загребли в тридцать девятом году по договоренности советского
Молотова с гитлеровским Риббентропом. В тот год загребали всех поляков. А
тех, кто был слишком идейным, чтобы не очень мучились из-за лишения
иллюзий, спешно расстреливали.
Его бы и расстреляли одного, но он имел глупость жениться на юной
русской студенточке, а студенточка имела глупость родить ему сына:
Студентку, скорей всего, просто отправили бы в ссылку, но она тоже
была очень идейной комсомолкой и, обидевшись во время допроса на
следователя, вмазала ему пощечину. Через несколько дней следователи