"Дарелл Швайцер. Маска чародея " - читать интересную книгу автора

но неизбежно из волшебника, творившего чудеса, отец стал превращаться в
чародея - черного мага, которого все боялись.
Наш дом стоял на самом краю Города Тростников, там, где начиналось
Великое Болото. Это просторное здание с громадным количеством кое-где
обветшавших и покосившихся куполов, с напоминавшими узкие пеналы комнатами
и зияющими, как глаза, окнами отец приобрел у священника. Дом стоял на
высоких сваях в самом конце длинной набережной, соединявшей его с городом.
Если идти по этой набережной в противоположном направлении, можно было
вначале пройти одну за другой улицы из старых, частенько заброшенных домов,
затем выйти на площадь рыбного рынка, потом - на улицу писцов и
изготовителей бумаги и наконец - к огромному порту, где стояли корабли,
напоминавшие дремлющих китов.
Сразу за нашим домом располагалась плавучая верфь, и я частенько
просиживал там, глядя вдаль, на город. Сваи, бревна и громадные здания
вытягивались передо мной до горизонта, словно необычайный лес, темный и
бесконечно таинственный.
Иногда мы вместе с другими мальчишками устремлялись на своих лодках в
плаванье в эту неизвестность и где-нибудь на заброшенной верфи или на куче
мусора, или на песчаной отмели играли в свои тщательно скрываемые от
взрослых игры - и тогда от меня ждали чудес, волшебства.
Если предоставлялась такая возможность, я отказывался, напуская на
себя важный и таинственный вид, чтобы скрыть, что в магии я разбираюсь не
больше них самих. Иногда, используя ловкость рук, я проделывал какие-то
фокусы, но чаще всего я попросту их разочаровывал.
Но все же они терпели меня в надежде, что когда-нибудь я окажусь
способным на большее, да еще потому, что боялись отца. Позже, когда
подступила Тьма, они стали бояться его еще больше, и тогда я уже в
одиночестве греб в полумраке под городом в своей крошечной лодке, постоянно
натыкаясь на деревянные сваи.
Тогда я еще не все понимал, но мать с отцом все чаще ссорились, и я
наконец заметил, что она его боится. Однажды она заставила меня поклясться,
что я никогда не стану таким, как отец, "никогда-никогда не буду делать
того, что делает он", и я поклялся священным именем Сюрат-Кемада,
совершенно не представляя, что именно я ей обещал.
Позже, когда мне было уже пятнадцать, проснувшись однажды среди ночи,
я услышал рыдания матери и сердитые крики отца. Его хриплый голос срывался
на визг, временами в нем не было ничего человеческого, мне показалось, что
он ругает ее на каком-то незнакомом мне языке. Затем раздался шум, грохот,
что-то упало на пол, и наступила тишина.
Хамакина проснулась и села на кровати.
- Ах, Секенр, что это было?
- Тише, - прошептал я. - Не знаю.
Раздались тяжелые шаги, и дверь в спальню распахнулась. В дверном
проеме стоял отец, лицо его было бледным, в широко раскрытых глазах застыло
странное выражение, в руке он держал фонарь. Хамакина отвернулась, чтобы не
встречаться с ним взглядом.
Так он простоял почти минуту, словно не видя нас, но постепенно
выражение его лица стало более осмысленным.
Казалось, он что-то вспоминает, выходя из глубокого транса. Когда он
заговорил, голос его дрожал.