"Птичий парламент" - читать интересную книгу автора (Чосер Джеффри)ПовествованиеСей Африканец воспарил со мной До врат высоких некоего парка, Замшелой обнесённого стеной; Врата двустворные венчала арка, Там крупно были писаны и ярко Стихов разноречивых два столбца; Вот суть их, от начала до конца: "Войдите, чтобы счастье увидать, Изведать радость без конца и края; Войдите, и вкусите благодать В стране, где вечно длится свежесть мая, Где нежность обитает неземная. Ликуй, читающий, отринь печали, Входи! Пристало медлить здесь едва ли!" "Войдите же! – столбец соседний рек. – Вошедших будет сечь нещадный хлыст! В пределах этих горестных вовек На древе не росли ни плод, ни лист. Ручей, текущий семо, столь нечист, Что гибнут в мутных водах даже рыбы. О, только бегством вы спастись могли бы!" Напечатленны были на вратах Стихи сии златой и чёрной краской. Один столбец грозил и множил страх, Другой столбец манил с великой лаской. Я полнился отвагой и опаской, Не ведая, который путь избрать – Вперёд пуститься, иль метнуться вспять. Бруску железа меж магнитов двух, По мощи равных, двинуться невмочь Ни к одному из них. И мой испуг И любопытство сделались точь-в-точь Магнитами: тянуло в парк – и прочь Бежать хотелось. Я томился, робок, Но Сципион стоял со мной бок-о-бок, И рек: "– Ты сомневаешься, гляжу, Вступать ли, нет ли, в дивный сей мирок. Не бойся, приближайся к рубежу: Не о тебе глаголы этих строк – О тех лишь, кто Любви несёт оброк. В тебе ж, видать, к любви угасла тяга: Так пищей брезгует больной бедняга. Но коль тебя и впрямь покинул пыл, То зрение по-прежнему с тобой; И, коль старик, лишившись прежних сил, Ристалищной любуется борьбой, И с полным знаньем дела судит бой, То я тебе представлю, о поэт, Достойный описания предмет." Властительно мою он стиснул пясть, И я вперёд шагнул, с вожатым рядом, Надеясь уцелеть, а не пропасть. И парк явился раем, а не адом. О Боже! Пред моим счастливым взглядом Повсюду возносились дерева, Блистала изумрудно их листва. Священный дуб, и крепкотелый бук, И долголетний медноствольный тис, Стрелку дарящий наилучший лук, Державный кедр и скорбный кипарис... И мачтовые сосны вознеслись Вдали от вязов, ясеней, берёз, От лавров, пальм и виноградных лоз. Я видел сад, в обильнейшем цвету, Вблизи потока, на лугу зелёном, И, овевая эту красоту, Ласкался ветер к разноцветным кронам; А ток холодный мчал с хрустальным звоном, И я узрел, склонившись над струёй, Как блещут краснопёрки чешуёй. На каждой ветви птицы щебетали, И думалось, что ангелы поют В раю намного сладостней едва ли; В сосновой хвое белкам был приют; Я наблюдал, как кролики снуют, Как прыгают косуля, серна, лань – Кипела жизнь везде, куда ни глянь. И струны лир звенели в дивный лад, Мелодию лия в лесной чертог; Нежнейшей музыке внимал навряд И Сам Создатель, Всемогущий Бог; А ветерок – едва заметный вздох – Зелёные листы перебирал, Покуда птицы пели свой хорал. И был настолько воздух местный здрав, Что чужды были парку хлад и зной; И силой тамошних целебных трав Воспряли бы и старый, и больной; И непрерывно свет сиял дневной: Вовек не загорается закат В краю, земного лучшем во сто крат. При древе близ потока я узрел, Как наш великий властелин Эрот Куёт и точит жала метких стрел, А дочь его немедля их берёт И закаляет в лоне хладных вод, Заклятьем отмеряя силу жал: Чтоб ранили, иль били наповал. И Прелесть я увидел тот же час, А с ней бок-о-бок – Суетность и Спесь, И Хитрость, обольщающую нас – Уродливую тварь, пороков смесь; Толь далеко от них, замечу здесь, Стояли неразлучною четой Восторг Любовный рядом с Добротой! Краса явилась, отрешившись риз, И Юность, в нежном цвете резвых лет; А подле – Страсть, и Похоть, и Каприз, А с ними – Ложь, и Сплетня, и Навет, И трое тех, кому названья нет... Поодаль же предстал моим очам На яшмовых столпах подъятый храм, При коем нимфы учиняли пляски, Разоблачась едва ль не догола: Ничто, опричь набедренной повязки, Не сокрывало стройные тела; Вседневной эта служба их была. И сотни голубей и горлиц белых Свивали гнёзда в храмовых пределах. Уступчивость, разумная жена, При входе в храм держала полсть в руке; А Кротость, неподвижна и бледна, Смиренно восседала на песке, Что грудою лежал невдалеке – Но Изощрённость близ неё, к несчастью, Стояла, и соседствовала с Властью. О сколь же вздохов пламенных витало Во храме, сколь их слышалось внутри! Желанье их рождало и питало, Огонь от них слетал на алтари; Их издают и смерды, и цари, Немилые богине: как ни кинь, А числю Ревность худшей меж богинь. Приапа видел я, когда вошёл Во храм; божок был окружён почётом, И выряжен, как в ночь, когда осёл Узрел его предерзостный... Да что там! – Он гордо скипетр устремлял к высотам. Всяк возлагал, усердствуя зело, Цветов гирлянды на его чело. Нашла себе укромнейший альков Киприда, со слугой своим, Достатком, Что был весьма надмен, вельми суров, Но благородства мечен отпечатком. На ложе, в полутьме, в безделье кратком, Ждала богиня, чтобы укатило На дальний запад жаркое светило. Власы златые нитью золотой Обвив, она покоилась на ложе, И от чела до чресел наготой Блистала, ноги укрывая всё же Ласкавшейся и ластившейся к коже, Тончайшею, прозрачнейшею тканью, Что, право, не равнялась одеянью. Витал в алькове дивный аромат, Хмельной Иакх беседовал с Помоной, Богиней, истребляющею глад; Киприда же младой чете влюблённой, Рыдавшей и коленопреклонённой, О милости молившей Афродиту, Сулила нежно помощь и защиту. И сломанные луки грешных дев – Охотниц, прогневивших Артемиду, Висели на стенах; зане, презрев Обеты, оставаясь только с виду Невинными, жестокую обиду Богине, повелевшей жить им чисто, Чинили Аталанта и Каллисто. И роспись на стенах я различил: Дидону, Библис, Тисбу и Пирама, Изольду и Тристана; там Троил С Парисом, дети дряхлого Приама, Вблизи Елены дерзостно и прямо Стояли, разжигая гнев Ахилла... Любили все – и всех судьба сгубила. И снова я пошёл зелёной чащей, Бесцельный путь, как ранее, держа, Дабы вкусить отрады наивящей. И тамошних пределов госпожа Предстала мне внезапно – толь свежа, Прекрасна толь, что возмогли б едва Земные с ней равняться существа. Усыпала цветами свой престол Сия богиня чудная, Природа, В чертоге, в коем был древесный ствол Опорой густолиственного свода; И я увидел там подобье схода: Несметные и всяческие птицы Слетелись внять велениям царицы. Зане был день Святого Валентина, Когда пернатые вступают в брак; Толь дивная открылась мне картина! Лесной, речной, морской явился всяк Летун – и сборище кричало так, Что дебри, мне почудилось, тряслись, И мнилось, будто содрогалась высь. Владычица – приветлива, проста, Но такожде горда и величава – Велела всем занять свои места, Блюдя при том все требованья права; И вся разноплеменная орава Расселась чинно, как велит обычай Рассесться в этот день ватаге птичьей. Всех выше сели те, кто губит дичь; Затем, на нижних ярусах ветвей – Те, кто не ловит живности опричь Личинок, насекомых и червей; Всех ниже – певчий дрозд и соловей; А кто привержен семенам и зёрнам, Замест ветвей довольствовались дёрном. Я зрил орла, крылатого тирана, Что устремляет к солнцу острый взор; А рядом – белохвостого орлана, Что близ морей гнездится и озёр; Там восседал и рыже-серый вор, Тетеревятник дерзостный, сиречь, От коего пристало кур беречь; И сокол славный, и коварный кречет, Привычные к запястьям королей; И коршун, что на падаль взоры мечет, Витая над просторами полей; И горлинка, что многих птиц милей; И лебедь, что поёт в предсмертный час; И филин, чей беду пророчит глас. Там был журавль, велик и голенаст; Была зарянка, и болтунья сойка, Что крикнет – и охотника предаст; Сова, чья пища – мышь и землеройка; Хохлатый чибис, бегающий бойко, И ласточка, что летом ловит мух, И сельский вестник времени, петух; И гусь, который встарь квиритов спас, И отпрыск Афродиты, воробей, И перепел, и дятел, и бекас, И вран, глашатай смерти и скорбей, И вяхирь, больший прочих голубей; Фазан, жилец поречий и долин, И пышнохвостый, радужный павлин; Кукушка, что не вьёт вовеки гнёзд, И попугай, дитя иных земель; И дрозд-рябинник; также пёстрый дрозд; И клёст, кому тольми любезна ель; Прожорливый баклан, и коростель, Отшельником живущий; и нырок... Всех перечесть – не хватит сотни строк. Одно лишь повторю: в орде крылатой Всяк обладатель клюва и пера Явился на поляну, что палатой Богине служит; и пришла пора – Зело сия традиция стара,– Когда и царь пернатый, и пичуга Должны избрать супругу иль супруга. Но к делу: у Природы на запястье Орлица восседала из орлиц, Что даровать супружеское счастье Могла бы самому владыке птиц; Пред нею впору было рухнуть ниц: Сама Природа, не смутясь нимало, При всём собраньи в клюв её лобзала. Природа, коей все земные блага В распоряженье Богом отданы – И свет, и жар, и хлад, и сушь, и влага,– Рекла среди наставшей тишины: "– Взыскующие мужа иль жены, Внимайте мне! Я речь содею краткой, Дабы никто не задремал украдкой. В урочный день вы снова собрались – Так было, есть, и будет впредь, вовеки,– Чтоб, выбрав пару, с ней умчаться в высь; Свободен выбор ваш, и только некий Предмет моей особенной опеки, Прекраснейшую меж пернатых дам, Лишь лучшему из лучших я отдам. А ястребиный царственный орёл, Превосходящий прочих, и весьма – Орёл, что все достоинства обрёл, Какие властна дать лишь я сама, Орёл, чьи крылья не слабей ума, Орёл, гордится коим птичья рать, Подругу первым будет выбирать. А после – остальным придёт черёд Искать супруг среди своих племён; Увы, никто не знает наперёд, Обласкан иль отвергнут будет он; А кто любовью издавна пленён, Дай Бог тому взаимность обрести! И, хоть в особой сей орёл чести, Но всё же, по давнишнему условью, Коль претендент объявится иной, А дама на него низзрит с любовью – Счастливец назовёт её женой, Будь он подорлик, иль орёл степной: Я так постановила в оны годы, И не могу стеснять ничьей свободы". И кротко, точно крохотная птаха, Изрек орёл, склоняючи главу: "– Царицы ради, а не ради страха, Рассудком здрав, и мысля наяву, Сию орлицу милой назову! Внимать ея веленьям буду впредь; Готов для ней и жить, и умереть. Взываю к восхитительной невесте: О смилуйся, избавь от лютых мук! А коль откажешь – то убей на месте. Ужель речей моих никчёмен звук? Не постигаю, как сердечный стук Досель не сокрушил моей груди. О дивная, взываю: пощади! А если горем по моей вине Исполнится безгрешный сей сосуд, Иль новая любовь придёт ко мне, Молю: свершите надо мною суд – Пусть голову мне клювами снесут! Да только не настать такому дню: Её ль обижу, ей ли изменю? Как я люблю, едва ли кто любил; Но не любви прошу, а снисхожденья У дамы – ибо ей навряд ли мил. И столь цепей любовных прочны звенья, Что стану близ любимой словно тень я Летать, любви служа везде и всюду. Я всё сказал, и ждать решенья буду". И, точно роза свежая, когда Её окатит солнце знойным светом, Орлица раскраснелась от стыда При словоизлияньи пылком этом; Она смущённо мешкала с ответом; Природа же рекла: "– Не бойся, дочь, Поскольку я берусь тебе помочь". Другой орёл, помельче, рек тотчас: "– Милейший, ты взывал к орлице даром; Люблю её сильней во много раз – По крайности, с никак не меньшим жаром,– И дольше ей служу... О друге старом Задумайся, орлица: лишь один И есть на свете верный паладин! А если на жену примусь роптать, Иль худшим согрешу пред ней манером – Да буду вздёрнут, как презренный тать! И, преданности ежели примером Не послужу всем прочим кавалерам, То всё моё добро жене вручу – Меня же пусть вручают палачу". Вития третий молвил первым двум: "– Положимте скорей предел раздору, Поскольку гневный все подъемлют шум, И всем потребна пара в эту пору. Природа внемлет яростному хору, И просит, чтобы речи мы скончали... Но коль смолчу – скончаюсь от печали. Нимало не горжусь я службой давней, Но дольше всех любовью был томим, И зрил заслугу вящую всегда в ней. Всего полгода службы за другим – А я терзался двадцать долгих зим. Ужель награды более достоин Не ветеран любви, а юный воин? Я не кичусь, я движим не гордыней: Ведь я доселе был не ко двору; Но я бы стал опорой и твердыней Орлице – утверждаю на миру! – Служа лишь ей, доколе не умру. Такая жизнь была б наверняка Орлице и любезна, и легка". Поверьте, не слыхал я отродясь – Хотя, возможно, слыхивали предки, – Чтоб о любви такая речь велась! А доводы опять звучали с ветки: Учтивы, искренни, разумны, метки... С утра начавшись, длилась эта пря Доколь зажглась на западе заря. И грозно грянул гневный птичий гомон; Листва с ветвей посыпалась окрест, И каждый ствол, казалось, будет сломан. "– Эй, вы! – орали: – Как не надоест? Уймитесь же, уважьте наш протест! Ужель судья промолвит 'нет' иль 'да', Коль скоро доказательств – ни следа?" И, наконец, кукушка, гусь и утка "– Кря-кря! – вскричали: – Га-га-га! Ку-ку!" Я встрепенулся и подумал: "ну-тка!" "– Реки!" – сказали птицы гусаку. "– Ох, и придали веса пустяку,– Он рек. – Я водоплавных представитель. Меня судьей назначить не хотите ль?" Рекла кукушка: "– Погоди-ка, сват! Тебя – да в судьи? Не бывать сему! Я – насекомоядных депутат, И долг судейский на себя возьму. Я успокою эту кутерьму!" Но тут голубка молвила: " – Постой! Я птицей скромной числюсь, и простой, Ядущей зёрна лишь, да семена; Бесхитростен мой ум, чиста душа – И запросто заметить я вольна: За дело принимайся не спеша, Когда не смыслишь в деле ни шиша! Иль нет: не принимайся вообще, Чтоб не трудиться втуне и вотще. Природа, внемля перепалке птиц, Которой забавлялась вся поляна, Промолвила: "– Угомонитесь! Цыц! Рядите без обиды и обмана, От каждого и всяческого клана Глашатая назначьте – без помех Избранник ваш изложит мненье всех". Одобрили предложенный устав. И хищники пример явили враз: Сапсана представителем избрав, Ему рекли подробно свой наказ, Но волю дали в построеньи фраз; И он к богине прянул, как стрела, И выбор сей Природа приняла. И молвил сокол: "– В эдакой задаче Бессилен разум – столь она трудна; Не ведаю, кто любит наипаче, Но всех троих любовь томит одна, И доводы исчерпаны до дна. И, коль рассудим распрю без оглядки, Навряд ли избежим орлиной схватки". "– О да!" – орлы воскликнули втроём. "– О нет! – невозмутимо рек сапсан: – Мы не погибель вашу здесь куём, И не хотим кровавых видеть ран! И, пусть у всех троих немалый сан, А надлежит прислушиваться вам К судейским назидательным словам. Внимайте! Из троих возьмёт вельмож Того орлица в свадебный полёт, Кто лучший – состоятельнейший тож, И рыцарству – надёжнейший оплот, И от знатнейших предков род ведёт. И, коль орлица знает всех троих, Пусть молвит, кто достойнейший жених". И водоплавные столпились, чтоб Оратора избрать. Поднялся гогот, И каждый рек, раздувши важно зоб: "– Перечить гусю хищники не смогут – Разумен гусь-от, важен-от и строг-от, И всей затее положил начало, Пока впустую сборище кричало!" И представитель водоплавных, гусь, Прогоготал: "– Немедля, в одиночку, Я разрешить сомнения берусь, Досадную окончить проволочку, Умно поставить в этом деле точку: Коль ты не люб невесте дорогой – Махни крылом и сватайся к другой". "– Внимай прилежно гусю, птичий стан! – Воскликнул ястреб: – Гусь умён вельми! Ужель ты промолчать не мог, болван? Утихни, водоплавных не срами. Иль полагаешь, будто ты семи Пядей во лбу? Не сказано ль: дурак И до хлопот охотник, и до врак" . И под всеобщий хохот гусь умолк; И зерноядных выступил глашатай, В делах любовных понимавший толк, Служитель чести, а не соглядатай – Достойный голубь. И к орде пернатой Он обратился скромно и учтиво, И речь повёл разумную на диво: "– Любить, как молвит гусь – избави Боже; Негоже прочь бежать от госпожи. Чем дама неприступнее и строже, Тем паче, вопреки гусиной лжи, Покуда жив, избраннице служи! А если смерть придёт сначала к ней, Ушедшую люби ещё сильней" . "– Ого! – промолвил огарь: – Экий шут! Ни смысла я не вижу, ни причины Туда стучаться, где тебя не ждут. Запляшешь ли, понурясь от кручины? Любить – и безнадежно ждать кончины? О, в небе, – он изрек, задравши хвост, – Не две звезды, а много-много звёзд!" "– Какая сволочь! – сокол произнёс: – Какой плебейский, низменный совет! Ты б лучше с клюва отряхнул навоз! Любовь тебе – что совам яркий свет: Во мраке зрят они, при свете – нет. Молчать, и не судить любовь ничью Безмозглому пристало мужичью". Кукушку отрядили говорить Ядущие букашек и личинок, И та рекла: "– Довольно! Явим прыть! А всяк любитель споров и заминок Безбрачным да пребудет, яко инок: Безбрачие – не горшее из зол. Сей речи не вносите в протокол". "– Проголодалась? – кречет крикнул: – Да, У воробьёв кормилась ты не худо, Когда птенцов извергла из гнезда, В котором ты проклюнулась, паскуда! Исчадие кукушечьего блуда, Сама давай безбрачия обет! Проваливай, ищи себе обед! Природа строго молвила: "– К порядку! Вы утомили нынче и меня, Вотще за неполадкой неполадку Прилежно и предерзостно чиня. Постыла мне бесцельная возня. И, чтобы вам не препираться яро, Сама орлица скажет, кто ей пара. Ужели нам видней со стороны? Сапсан подметил верно и умно: В любви своей орлы вполне равны. И посему орлице мной дано Из любящих столь крепко и давно Избрать кого захочется в мужья – Пути другого не предвижу я; Но, коль уместно, я б совет дала Орлице: мысли как тебе угодней, А мой любимец – образец орла! И не сочти меня лукавой сводней – Он и достойней всех, и благородней; Ужель иной, и вящий повод нужен К соединенью двух моих жемчужин?" Смиренно молвила в ответ орлица: "– Владычица, богиня Естества! Посмею ли тебе не подчиниться? Всечасно, как другие существа, Покорствую тебе, пока жива; И посему дозволь поведать смело Решенье, что в душе моей созрело". "– Реки," – она услышала; и мигом Рекла, как будто сбросив некий гнёт: "– Владычица, дозволь мне брачным игом Отнюдь не отягчаться в этот год; Чрез год себе супруга изберёт Жемчужина твоя и твой алмаз; И в этом весь мой всепокорный сказ. Служить Эроту либо Афродите Я, право, не намерена пока." "– Тогда и споров больше не ведите,– Рекла Природа,– ибо всех тоска От них уже взяла наверняка. А остальным велю: вступайте в брак, Покуда не настал вечерний мрак. – А вы,– троим орлам рекла Природа,– Служите, как в былые времена; Утешьтесь: должно ждать не дольше года. Служите, ибо награжу сполна Достойнейшего: целый год она Свободна будет – но потом как мать Ей прикажу избранника назвать". И долгожданный наступил конец Никчёмным препирательствам и ссорам; Настало время любящих сердец, Нежнейшего согласия, в котором Нет места ни упрёкам, ни укорам. И славил на деревьях и кустах Премудрую Природу всякий птах. А те, кто слаще всех выводит трель, Пропели, как ведётся испокон, Владычице хвалебную рондель, Покуда гас вечерний небосклон, Алевший сквозь листву древесных крон. Французским был изысканный мотив, И привожу слова, не сократив: "О лето, праздник светлого тепла, Сколь ты любезно после зимних вьюг! Сколь радостно и зелено вокруг! И даже в вышних внятна и мила Святому Валентину трель пичуг: "О лето, праздник светлого тепла, Сколь ты любезно после зимних вьюг! Любая птица нынче ожила, Супругу тешит щебетом супруг; И на рассвете слышат лес и луг: "О лето, праздник светлого тепла, Сколь ты любезно после зимних вьюг! Сколь радостно и зелено вокруг! И, песнь окончив, с криками взвилось Собранье птиц, и улетело прочь. И я проснулся. И берусь насквозь За томом том читать и день, и ночь; И книги не преминут мне помочь О чём-нибудь ином поведать краше, И сызнова привлечь вниманье ваше. |
|
|