"Бог, мистер Глен и Юрий Коробцов" - читать интересную книгу автора (Ардаматский Василий)5Прошло ровно пять военных месяцев. Как известно, немцы вошли в Ростов 21 ноября 1941 года… Фашисты! Мне снилось само это слово — мохнатое, грязное, рычащее. Сердце надрывалось от лютой ненависти, когда радио рассказывало о том, что они творили на нашей земле. Мы, ребята, запоминали имена героев нашей армии, о которых коротко и словно второпях сообщало радио. И завидовали Борьке Лузгину — он выполнил свое обещание и уехал на фронт. Мама все лето работала на заводе, а потом завод остановился, его должны были куда-то увезти. Но все равно мамы целыми днями не было дома — она рыла окопы и противотанковые рвы возле нашего города. Война была все ближе и все страшней… Радио передавало названия все новых и новых городов, захваченных фашистами, и я знал — эти города совсем недалеко от Ростова. По нескольку раз в день объявляли воздушную тревогу, и я, сидя в подвале нашего дома, с замирающим сердцем слушал уханье фугасок и трескотню зениток. Я мог целый день неподвижно просидеть дома, тупо слушая радио и вздрагивая от каждого звука на улице. Было очень страшно, и я без конца повторял вслух: "Только бы пришла мама", "Только бы пришла мама"… Она возвращалась, начинала готовить еду, рассказывала городские новости, и страха как не бывало. Однажды она пришла и весело сказала: — Ну, Юрик, их все-таки остановили. Вот бы, дай бог… Уже уехала на Урал к сестре тетя Лена. Уехал со своей семьей и мой первейший дружок Леня Дикарев. Мамин завод тоже увезли на восток, мама говорила, что скоро туда поедем и мы. Все самое необходимое для эвакуации уже было упаковано в два тяжеленных чемодана. Последнее время, уходя утром из дому, мама просила меня никуда не отлучаться. Каждую минуту мы могли уехать. Что произошло затем и почему мы с мамой так и не уехали, — я не знаю до сих пор. Когда мы жили уже в Германии, я несколько раз спрашивал у нее, как это случилось, но она не отвечала, лицо ее каменело, становилось злым. Однажды мама ушла на завод, но вскоре вернулась — бледная, раздраженная. — Тащи чемодан, — сказала она и сама взяла другой. Возле нашего дома стояла телега, в которую была запряжена худая лошаденка. Здоровенный парень в хорошем черном пальто, из-под которого выглядывала грязная рубашка, увидев нас, растопырил руки: — Уговор, гражданочка, дороже денег. Плату вперед! Мама поставила чемодан в грязь, вынула из сумочки деньги и сунула их парню. Он неторопливо пересчитал бумажки, почему-то спрятал их в кепку и нахлобучил ее на голову. После этого он сам погрузил чемоданы, ловко вскочил на телегу и крикнул: — Поехали!.. Когда телега тронулась, он обернулся к нам: — Давай, давай! Держись за дроги, легче будет идти. И мы пошли сзади, держась за телегу. Грязь чавкала под ногами. С неба сыпал серый холодный дождь. Парень матерно ругал лошадь, которая еле передвигала ноги. Не знаю, сколько мы так шли, но, когда уже начало смеркаться, приблизились к железной дороге. Подъехав к самым путям, парень остановил лошадь, быстро снял чемоданы и, весело крикнув «пока», уехал. — Стой у чемоданов, — сказала мне мама и пошла куда-то вдоль линии. Вскоре к тому месту, где я стоял, подъехал грузовик, из которого вылезли человек десять, все тоже с чемоданами. Ко мне подошел пожилой человек в кожанке. — Ты чей? — спросил он. Я назвал свою фамилию. — Порядок. — Мужчина повернулся к своим. — Все точно — это пацан Веры Коробцовой. Вернулась мама. — Ничего не поймешь, — устало сказала она. — Я дошла вон до той будки. Там сидит часовой. Ни о каком эшелоне он не знает. — Ясно. Солдат — не генерал, — сказал пожилой в кожанке. — Раз сказано здесь, значит, здесь… Мы мокли тут под дождем всю ночь — никакого эшелона не было. Утром пожилой в кожанке и молодая женщина пошли в город. Немного распогодилось, но стало холодно. Колючий ветер хлестал в лицо, проникал сквозь одежду. Хорошо еще, что мы запасли еды на дорогу. К вечеру выяснилось, что какой-то Сидорчук с эшелоном все напутал и надо возвращаться в город. На другой день мама опять ушла на завод. Вернулась уже затемно. — Эшелон все же будет, — сказала она, ставя на стол посуду. И больше ни слова. А на следующий день мама вернулась домой рано. — Не мы одни, сынок. Полон город людей. Не пропадем, — сказала она. Я все понял… За окнами слышался далекий гром. В этот день фашисты вошли в Ростов. А на другой день я их увидел… Мы с мамой сидели дома. Радио молчало. Время будто остановилось. И вся жизнь — тоже. Мама вдруг заплакала. — Был бы жив твой батя, разве б так было? — запричитала она, потом замолчала и зло сказала: — Полез в огонь, ему больше всех надо было. — Не говори так, — сказал я и обнял ее. Она судорожно обхватила меня руками: — Прости меня, дуру, прости, сыночек… Понемногу мама успокоилась. Я подошел к окну и увидел… Трое — в зеленых шинелях, с автоматами на груди — стояли возле дома Пал Самсоныча, где теперь жила большая семья погорельцев. Фашисты смотрели по сторонам, разговаривали, смеялись. Может, мне это мерещится? Я прошелся по комнате и снова вернулся к окну — фашисты все еще стояли на прежнем месте. Один из них, поставив ногу на скамейку, шнуровал ботинок. Потом они направились прямо к нашему дому. — Мама, они к нам идут, — крикнул я шепотом и, отпрянув от окна, сел рядом с мамой на кровать. Один фашист остался на улице, а двое зашли в дом. — Здравствуй, рус, — сказал один из них. Мы промолчали. Они, не обращая на нас никакого внимания, деловито осмотрели комнату. Немец обратился к маме: — Кто ты есть? Где работать? — На заводе… работница, — тихо произнесла мать. — Ам верк, — сказал немец второму. Тот ухмыльнулся и, глядя на маму, сказал: — Пролетариат. Гут. — Абер хаус никс гут, — засмеялся первый. И они ушли. Наверное, они искали жилье, но ни один дом на нашей улице не пришелся им по вкусу. Когда их гавкающие голоса затихли на улице, я посмотрел на маму. Она улыбалась, а в глазах у нее был страх. — Ты, мама, не бойся, — сказал я. — Я тебя в обиду не дам… А спустя неделю наши вышибли фашистов из Ростова. Рано утром ожила радиотарелка: затрещала, защелкала, загудела, а потом заговорила густым надсаженным басом: — Граждане Ростова! Доблестная Красная Армия освободила наш город от фашистского плена… Армии необходима ваша помощь… Мама торопливо надела пальто и повязала на голову платок. — Юрик, никуда не уходи, я скоро вернусь. |
||
|