"А.Щербаков. Уральский вариант" - читать интересную книгу автора

-- Ну и чего ? - спросила Анка равнодушно.
-- Ничего.
-- Ну и вали отсюда, - повторный бросок
отбил Фурманова к середине дороги, откуда он галопом
и добежал до штаба.
Остановившись и отдышавшись, он радостно
потер руки. Фурманов не ошибся, когда сказал Анке не
про нужную, а про Петькину канаву. Он знал
наверняка, кто немецкий шпион, и догадывался, через
какое время сведения о поставленном в канаву с
разбитой телегой пулемете достигнут вражеского
генерала.
Мимо него проехал Василий Иваныч, с саблей
наголо и в бурке, запутавшейся от ветра прямо на
голове. Было похоже, что начдив не видит, куда он
едет, но об этом Фурманов догадался слишком поздно.
Охающий политрук откатился в канаву. Ему
было очень нехорошо. Подкованное Митричем лошадиное
копыто попало в такое место, нарушения деятельности
которого могли серьезно ослабить взаимоотношения
политрука и Анки. И не только Анки, а всего женского
пола вообще.
Политрук уже начал беспокоиться о своем
здоровье, но в это время мимо его прошла Анка с
корытом пирожков под мышкой, и Фурманов почувствовал
привычное движение какого-то мягкого теплого
предмета под планшетом.
"Ну, все в порядке", - подумал он, подбегая
к ней и выхватывая из корыта парочку свежих пирожков.
Анка резко развернулась и вмазала политруку
промеж ног корытом. Тому пришлось согнуться опять, в
глазах, естественно, позеленело.
Обидчица победоносно собрала в корыто
пирожки, хмыкнула и удалилась.
Когда темные круги в глазах политрука
исчезли, он протер глаза и некоторое время не мог
вспомнить, что же с ним такое было. Наконец он
сообразил и, прихрамывая на обе ноги, поплелся в
штаб.
Под планшетом больше не двигалось ничего.

Василий Иванович, оправляя только что
отглаженные галифе, задумчиво передвигался по
штабной избушке взад-вперед. Его унылое лицо
изображало глубокие раздумья.
В углу сидел Петька с листом бумаги и пером,
исполнявший временные обязанности стенографиста.
Поскольку начдив молчал, он считал возможным
ковырять пером в зубах, чем, конечно же, и занимался.
На листе бумаги было написано одно слово: