"Александр Щелоков. Я - начальник, ты - дурак " - читать интересную книгу автора

твердых. Обжорство называет ласково-просительным словом "переедание".
Сальце, нажитое в обжорстве и свисающее увалами через брючный ремень, -
"избыточным весом", а то и еще более изысканно: "трудовым накоплением".
Сегодня вежливое ухо горожанина режут слова "кобель" и "сука". Выясняя
пол четвероногих, на правах детей вошедших в чьи-то семьи, манерные дамы
спрашивают: "У вас мальчик или девочка?"
Рисуя особенности военной службы и быта в отдаленных краях, военная
песня сообщала:

И встретит нас привычный кров
Родных Курильских островов,
Картишки, водка и любов
И общество китов.

Да, командный язык более груб и тверд. Он как бы застыл в своей боевой,
ратной первозданности. В нем и слово "любовь", если вы уже заметили,
произносится не с мягким, а с твердым знаком, поскольку любовь командира к
подчиненным строга, и именно эта строгость им во благо.
На военном языке кобылу именуют кобылой, жеребца - жеребцом. И уж
никогда командир не скажет о трусе, что тот немного "недосмел" или чуть-чуть
"недомужествен". Смелость в армии - это смелость. Трусость - всего лишь
презренная трусость.
Единственное условно деликатное выражение, вошедшее в командирский
язык, - это слово "отказчик". Оно показывает, что временно, до
окончательного выяснения, человека нельзя отнести к смелым, но в разряд
трусов зачислять еще рано. Ведь грань, отделяющая смелость от трусости,
скрыта от наших глаз. Ее не прощупаешь пальцами, не просветишь рентгеном. Но
она есть. И попробуй угадай, в какую сторону - ближе к паническому ужасу или
к робкой смелости - сдвинут у человека строй души.
Короче, сразу после первого проявления слабости назвать солдата трусом
в мирное время не берется ни один командир. Более того, каждый - от сержанта
до генерала - старается помочь подопечным проявить смелость, совершить свой,
пусть самый маленький, самый первый подвиг.
Однажды главнокомандующий воздушно-десантных войск генерал армии
Василий Филиппович Маргелов приехал в одну из подчиненных ему частей. И
первым его вопросом было: "Сколько отказчиков?"
Командир части молодой подполковник голосом унылым, будто он сам
виноват в чем-то предосудительном, доложил: "Девять. И очень стойкие".
"Показывайте", - приказал генерал.
И вот перед генералом стояли все девять. Один к одному - рослые,
широкоплечие, со светом среднего образования в очах и со значками ГТО на
груди. Правда, у всех лица были омрачены легкой дымкой смущения.
- Товарищи солдаты, - сказал генерал. - Станьте же наконец мужчинами.
Иначе я вас прямо отсюда увезу к девчатам. К парашютисткам. Пусть подумают,
как с вами быть. Вы видите, я далеко не юноша. Мне уже не двадцать и даже не
сорок. А я прыгал и собираюсь прыгать дальше. Вот сейчас мы поднимемся, и я
пойду первым. Чтобы вам потом не было стыдно - смелые за мной! Ясно?
Дружного ответа не было, а поскольку добровольцев сделать шаг вперед не
просили, строй остался безмолвным и недвижимым.
Через некоторое время двукрылый "Антон", - самолет АНТ - из всех