"Александр Щелоков. Хрен с бугра (Симфоническая поэма)" - читать интересную книгу автора

- Смотря о чем, - ответил я, хотя сразу догадался, какую новость сороки
принесли Зайчику. - Много всякого говорят...
- К нам товарищ Хрящев едет. Лично наш дорогой Никифор Сергеевич.
Гарантия - сто процентов.
- Что так уверенно?
- Было три звонка сразу. Из Москвы. Из центральных газет. Меня просили
забронировать корреспондентам места. Я звоню в гостиницу. А там говорят,
мест нет и не будет. И вот я разведал. Едет! Наш дорогой Никифор Сергеевич!
При всем своем областном статуте городок наш был небольшим: две горы,
пять церквей, тюрьма и городская баня. Тайны здесь долго не держались. В
одно ухо дома в постели жене шепнешь, на другой улице соседка услышит. Здесь
что ни спрячь - всё найдут.
Вот почему завеса, скрывавшая жгучий секрет государственной важности,
начинала медленно расползаться по швам...

РЕЧИТАТИВ

Газетчик, как никто другой, ощущает на своем затылке горячее дыхание
прогресса. Механизация, автоматизация, химизация, которые по воле родной
коммунистической партии перли тараном на нас, изумленных человечков,
подгоняли уставшую от экспериментов страну, заставляли трезвенников и пьющих
в равной мере тянуться к достижениям спешившей вперед культуры. Грамотность
распирала нас изнутри и обжимала снаружи. Журнал "Русский язык", статьи в
котором можно понять только при знании еще трех импортных языков, читало не
так уж много людей. Но те, которые его читали, стыли в святом изумлении
перед кристально русскими, мудрено научными фразами: "Структурный анализ
синтеза императивных ассоциаций обнажает глубинные срезы спонтанных
дедукций..." Боже мой, как мы умны!
Александр Сергеевич Пушкин, первая и невысказанная любовь России, давно
сделался другом тунгусов, калмыков и слух о нем шел по всей великой земле.
Его имя в наши дни поминал всяк сущий язык. Поминал запросто, при любых
императивных ассоциациях.
- Ванька! - кричала свирепая бабка Дуся на внука. - Дверь в избу за
тобой кто закрывать будет? Пушкин?
- Эй, кацо, - сурово спрашивал водитель-грузин автобусного зайца. - За
тэбя Пушкин платить будет, да?
Вокруг нерукотворного памятника - толпа. Ходят, глядят, судят, рядят:
Пушкин - свой. Жаль вот, на нерукотворный не заберешься, не намалюешь
кистью: "Здесь был Вася". А очень хочется. Чтобы все знали и видели: Пушкин
и Вася ноне уже вровень. Эка невидаль: "Я помню чудное мгновенье". Теперь
все мы - дети Галактики. Мы и не такое могем!
И бежит, бежит по бумаге шариковая ручка, растирая синюю пасту в
пламенные слова рождающих трудовой энтузиазм стихов. Мы пишем, пишем. Левой!
Левой! Левой! В смысле ногой. "Раньше, в эпоху глухого царизма, - вещал
областной партийный деятель из Тулы на одном совещании в Москве, - в
Тульской губернии был только один писатель - Лев Толстой. Да и тот не
трудового происхождения. Теперь в областной писательской организации
достаточно своих, народных писателей!"
И не согласиться нельзя. Писать сегодня умеют все. Пишут - многие. Всё
чаще - в редакцию. Правда, за долгие годы я не встречал ни хороших статей,