"Иван Щеголихин. Желтое колесо (Повесть)" - читать интересную книгу авторачтобы ничего не оставить от своей страны. Да и своей ли? Слишком много у нас
русскоязычных, ненавидящих свою родину как самого лютого врага. Ива мне пришла на помощь - деда все описал в своей книге подробно, ты подрастешь и сам прочитаешь. "Баба, но ты уже подросла, прочитала, расскажи". Возможно, у малыша не просто интерес, но еще и страх - как это так, дед такой взрослый, такой умный, всё знает - и не мог спастись от тюрьмы. А как же мне тогда? Зачем я сболтнул, не знаю, сорвалось. Если уж так тебе захотелось показать свою причастность к Сибири, к холоду, сказал бы: вот здесь твой дед работал в молодости, в больнице при комбинате, хирургом, делал операции, а иногда и траншеи рыл и камни ворочал как бульдозер. Не надо внука посвящать во все, передавать ему арестантское наследие, как это было в нашем роду, вечно мы жили в постоянной тревоге, то деда посадят, тo отца, то дядю. Так было во многих семьях, подсознательно передавался опыт, что ли, роковая тяга, обреченность, - не знаю, что и сказать. "Нельзя!- говорили родители,- посадят!"- но урок не шел впрок. На нашей улице не было пацана, не сидевшего или в малолетке или уже взрослым. Запреты всего на свете висели над каждым домом, над улицей, над городом, над всей страной. Над эпохой. Зачем такое наследие передавать внукам? Я и детям своим не говорил, что сидел, мы с Ивой условились - ни слова о лагере. Они узнали уже взрослыми, когда обоим было за 30 - прочитали в романе. И уже могли иметь свое отношение, а не как в детстве - бессознательно. Злоключения отца не влияли на них в школьные годы. Я не хочу, чтобы у Мити появилось ощущение обреченности - "все равно посадят, раз уж дед не мог избежать". Однажды летом, полгода назад, когда Мите было 5 с половиной, отправился он на вокзал, один, в толпу и суету, и конечно, на него накинулся, а он мне, ты же сам рассказывал, как маленьким ходил на реку, смотреть пароходы, и тебя чуть не украл цыган в красной рубахе. Вот так он каждый день меня озадачивает. Вечером говорит бабе: сегодня я должен лечь спать пораньше, завтра мне рано в садик. А дед сразу обобщает: новое поколение с пеленок привыкает к ответственности, чуя наш развал, хаос и анархию. Все, что мы натворили сдуру, внуки готовятся исправлять без лишних слов, "Мне завтра рано вставать",- вот о чем заботится кроха 5-ти лет. Может быть, вот так и начнется восстановление - на бессознательном уровне. Как у пчёл. Над ними экспериментируют, а они все равно к себе возвращаются. К порядку, дисциплине, красоте и работе. Трутней выбрасывают как мусор. Как сказать внуку, как предостеречь его от предыдущих болей и обид, чем закалить? Ответ у меня один - книгами. Поэзией. Только они облегчат столкновение с нашей непознаваемой, неизживаемой дикостью. Боль за внука так и реет надо мной. Садимся ужинать, Ива ставит на стол масленку, а Митя: "Деда, у нас маслица нет". Меня пронизывает, я готов взять в руки любое оружие и перестрелять без пощады всю демократию, они - враги моего внука и мои враги. Галя самолюбива, не хочет лишний раз просить у нас денег, да и масло не всегда в гастрономе есть, но можно на рынок сходить, а денег наскребем как-нибудь, займем, свою долю масла урежем, склероз сосудов приостановим. Каждый день мой - боль. И каждая ночь бессонная тоже боль. За свою семью и за всех людей бывших советских. Диагноз: демократизация как |
|
|