"Иван Щеголихин. Желтое колесо (Повесть)" - читать интересную книгу автора

У него была своя тема - судьба писателей, русских из Казахстана.
Повести о Павле Васильеве, о Всеволоде Иванове, об Антоне Сорокине. Уже не
пишут о дружбе Казахстана с Россией, нет спроса, не рыночно. А он много лет
писал книгу "Иртыш и Нева"- о Достоевском и Чокане Валиханове, серьезный и
объемистый труд. Его признала Москва, стали приглашать на семинары по
Достоевскому, отмечать в центральных газетах и журналах. Последняя работа
Павла повесть о Юрии Домбровском "Щедрый хранитель", подарил мне с
автографом: "... с неизменным за 30 лет уважением и интересом". Тридцать
лет - но как редко мы с ним встречались, и как жаль. Его будет не хватать
мне. И всем нам, здешним и писателям, и читателям. Я любил с ним говорить о
книгах, он много знал. Не всем дано интересно писать о писателях.
Умер Павел скоропостижно. Не жаловался, не канючил, ходил с высоким
давлением и не хотел лечиться. Вызовут на профосмотр в поликлинику, сделают
ЭКГ - прединфарктное состояние, его даже домой не отпускали, тут же в
стационар. Несколько раз так было. Он бы еще жил, если бы не перестройка,
всеобщий спад и маразм. Жалко Павла. Заменить его некем, да и грешно так
говорить - каждый незаменим. Но сказать хочется. Может быть потому, что чем
дальше, тем больше, тем легче нас всех будут заменять здесь легко и
беспечально.
Хоронил Павла "Простор". Редакция стала похоронной командой, один за
другим уходят русские писатели. Когда-то журнал открывал каждого, а теперь
вот начал закрывать, хоронить, зарывать. Гроб, могила, катафалк и вся
процедура - минимум 8 тысяч. А гонорары кончились. Собирали, кто сколько
сможет, пусть тебе земля будет пухом.
Когда хоронят писателя, на бархатные подушечки надо класть не ордена
его, а книги.
Начинал он в "Казправде", позвал однажды, дает прочесть рукопись. Некто
из Барнаула просит редакцию напечатать его рассказ о целинниках. Читаю - и
вижу строчки из своего романа "Снега метельные". Сразу два сюжета, почему
Павел запомнил мою главу, хотя читал уйму всего, и на что рассчитывал
барнаулец, списывая страницы из всем известного журнала "Октябрь".
В повестях Павла Косенко много литературной жизни, мы к ним будем
возвращаться. Жаль только, не дожил он до того времени, когда наша
"священная борьба" за права писателя стала выглядеть суетой сует. Нам всем
тогда мешала сутяжная нота. О прозаиках без романтики, о поэтах без
поэзии...
Но о чем и как вот ты сам пишешь сегодня? Как вызывали, как требовали,
угнетали - не скучно ли? Кому это, для чего это? Русский читатель очень
много утрачивает сегодня, русский человек вообще. На всех окраинах бывшего
Союза. Я отвергаю ненависть к другому народу, я не обвиняю других. И не
приемлю ненависть к русским. Русофобия объединяет сто наций и народностей
под одинаковыми для всех лозунгами. Говорят прямо и грубо, обвиняя систему,
но ты видишь: обвиняют и оскорбляют тебя лично. С такими жить трудно, хотя я
верю - они образумятся и вернуться к себе. И ко мне.
Но как жить с теми, кто давно и умело прикинулся другом, будучи
смертельным врагом, прикинулся жертвой, будучи палачом? И как не писать об
этом, как промолчать, если тебе такая правда открылась. ''Молчи, скрывайся и
таи и мысли, и мечты свои".
Я написал повесть о разгоне "Простора" в 1963 году - с помощью газеты
"Известия", где редактором был зять Хрущева Аджубей. Несмотря на все гадости