"Иван Щеголихин. Желтое колесо (Повесть)" - читать интересную книгу автора У него была своя тема - судьба писателей, русских из Казахстана.
Повести о Павле Васильеве, о Всеволоде Иванове, об Антоне Сорокине. Уже не пишут о дружбе Казахстана с Россией, нет спроса, не рыночно. А он много лет писал книгу "Иртыш и Нева"- о Достоевском и Чокане Валиханове, серьезный и объемистый труд. Его признала Москва, стали приглашать на семинары по Достоевскому, отмечать в центральных газетах и журналах. Последняя работа Павла повесть о Юрии Домбровском "Щедрый хранитель", подарил мне с автографом: "... с неизменным за 30 лет уважением и интересом". Тридцать лет - но как редко мы с ним встречались, и как жаль. Его будет не хватать мне. И всем нам, здешним и писателям, и читателям. Я любил с ним говорить о книгах, он много знал. Не всем дано интересно писать о писателях. Умер Павел скоропостижно. Не жаловался, не канючил, ходил с высоким давлением и не хотел лечиться. Вызовут на профосмотр в поликлинику, сделают ЭКГ - прединфарктное состояние, его даже домой не отпускали, тут же в стационар. Несколько раз так было. Он бы еще жил, если бы не перестройка, всеобщий спад и маразм. Жалко Павла. Заменить его некем, да и грешно так говорить - каждый незаменим. Но сказать хочется. Может быть потому, что чем дальше, тем больше, тем легче нас всех будут заменять здесь легко и беспечально. Хоронил Павла "Простор". Редакция стала похоронной командой, один за другим уходят русские писатели. Когда-то журнал открывал каждого, а теперь вот начал закрывать, хоронить, зарывать. Гроб, могила, катафалк и вся процедура - минимум 8 тысяч. А гонорары кончились. Собирали, кто сколько сможет, пусть тебе земля будет пухом. Когда хоронят писателя, на бархатные подушечки надо класть не ордена Начинал он в "Казправде", позвал однажды, дает прочесть рукопись. Некто из Барнаула просит редакцию напечатать его рассказ о целинниках. Читаю - и вижу строчки из своего романа "Снега метельные". Сразу два сюжета, почему Павел запомнил мою главу, хотя читал уйму всего, и на что рассчитывал барнаулец, списывая страницы из всем известного журнала "Октябрь". В повестях Павла Косенко много литературной жизни, мы к ним будем возвращаться. Жаль только, не дожил он до того времени, когда наша "священная борьба" за права писателя стала выглядеть суетой сует. Нам всем тогда мешала сутяжная нота. О прозаиках без романтики, о поэтах без поэзии... Но о чем и как вот ты сам пишешь сегодня? Как вызывали, как требовали, угнетали - не скучно ли? Кому это, для чего это? Русский читатель очень много утрачивает сегодня, русский человек вообще. На всех окраинах бывшего Союза. Я отвергаю ненависть к другому народу, я не обвиняю других. И не приемлю ненависть к русским. Русофобия объединяет сто наций и народностей под одинаковыми для всех лозунгами. Говорят прямо и грубо, обвиняя систему, но ты видишь: обвиняют и оскорбляют тебя лично. С такими жить трудно, хотя я верю - они образумятся и вернуться к себе. И ко мне. Но как жить с теми, кто давно и умело прикинулся другом, будучи смертельным врагом, прикинулся жертвой, будучи палачом? И как не писать об этом, как промолчать, если тебе такая правда открылась. ''Молчи, скрывайся и таи и мысли, и мечты свои". Я написал повесть о разгоне "Простора" в 1963 году - с помощью газеты "Известия", где редактором был зять Хрущева Аджубей. Несмотря на все гадости |
|
|