"Иван Щеголихин. Должностные лица (Роман) " - читать интересную книгу автора

целый год досрочно, и через месяц-полтора у них пойдет из цеха продукция,
пусть попробует секретарь пройти мимо такого факта, Шибаев одним махом за
какие-то полгода увеличил оборот предприятия на пару миллионов.
- Доложу о нашей трудовой победе, не так много в городе предприятий,
которые бы так справлялись с заданием партии и правительства. Нам вообще не
хотели разрешать строительство этого цеха, а мы трах-бах - и досрочно. Нас к
ордену надо! Так ему и скажу: наиболее отличившихся представить к награде.
- Это Махнарылова, что ли?
- А ты не смейся, Вася в том цеху дневал и ночевал. Скажу секретарю,
чтобы в газете отметили пуск нового цеха. Самым энергичным образом поведем
борьбу за качество, тут со мной все - и председатель профкома и партгрупорг.
В ближайшем будущем получим с этого цеха! - Он потер ладони, пошоркал
крепко, Ирме показалось, искры полетели. - Деловой будет год! Душа поет,
когда сам вертишься и всех других крутишь-вертишь!
Ирма убрала посуду, клеенку, остатки индейки вынесла на балкон - по
полу дохнуло морозом, - он даже холодильник запретил ей перевозить,
старенький, безотказный ее "Саратов", Коля увез его в Дружбу.
Он протянул к ней руку, зовя ее ближе. Она всегда целует его с
открытыми глазами и вообще в самый пиковый момент она таращится, будто
что-то важное проглядеть боится, ни одной такой бабы у него не было...
Потом они блаженно лежали на ковре, его тянуло в сон, она же наоборот
взбодрилась, ласкалась, вспоминала, как ровно год назад, 25 декабря, в доме
этой поганки Каролины (тогда они еще не рассорились) они загадали получить
квартиру, - и вот сбылось. Теперь надо им шагать дальше, сбудется и Москва.
- Это мой любимый праздник, - сказала Ирма. - Мама так любила
загадывать! Подарки сама делала, но мы радовались ужасно! Нищета была, ты
даже представить себе не можешь, как тут было в сороковые годы, после войны!
- Я тебе уже сто раз говорил, что я тут вырос, черт побери! Меня сюда
грудным выслали вместе с раскулаченным отцом из-под Курска. Тебя в сорок
первом, а меня в тридцать первом, ясно?
- Раз я тебя не знала, значит, тебя тут не было, - оправдалась Ирма.
От ее неожиданных поворотов - не знала, значит, тебя не было, - у него
вся злость оседала.
- А я в детстве ни одного праздника не помню, - признался Шибаев. - У
нас их не было, так мы жили. Советских не признавали, религиозные тоже по
боку. Отец пил по-черному, буянил, избивал и мать мою, и меня, а кто
прибежит на защиту, и тому доставалось. Перед самой войной его сослали, даже
из Каратаса ссылали, а в войну забрали, и похоронка пришла. Ну, это тебе не
интересно.
Тепло было, спокойно лежать вдвоем, вспоминать про нестрашное уже
прошлое и думать о лучшей доле, хорошо бы вот так всегда, никто бы не гнал,
не понуждал. Однако же нельзя - гонят. Люди гонят, и дела, заботы, ни
полежать, ни посидеть, ни поговорить, у него жена, у Ирмы дочь, и снизу
контроль, и сбоку. Ирма и тут нашла объяснение - значит, мы с тобой еще не
совсем потеряли совесть. Все у них есть, главное, есть деньги, не хватает
малости - плюнуть на Каратас, взять билеты, куда ткнешь пальцем, и улететь
на веки вечные, ведь хватит до скончания дней не только своих, но и детей
наших.
Нельзя, говорит он сам себе, есть твердый план у него, как и у
государства.