"Марина Саввиных. Эпитафия (этюды о женской непоследовательности)" - читать интересную книгу автора

существование обычной школьницы. Один только Горин знал, что - к чему. Но
он не хотел входить в роман, а незаметно похаживал вокруг да около и время
от времени незначительным движением указательного пальца поправлял
что-нибудь, слишком явно нарушавшее установленный порядок. Так, очень
многие второстепенные персонажи вдруг воображали себя центральными
фигурами, загораживая Горину обзор уголка, отведенного Героине.

Горин " отщелкивал " их с неумолимым постоянством, расчищая жизненное
пространство для своего детеныша, вокруг которого бегали, прыгали, дрались
и дразнились точно такие же существа.

Горин испытывал по отношению к ним сложное чувство любопытства, умиления и
жалости. Умненькие мордашки с круглыми от вечного удивления глазами,
неутихающая болтовня, в которой, как солнечные искры в дождевых каплях,
нет-нет да вспыхивают перлы словесности!

Дети - дети... Горин ничего не имел против детей. В этих еще не привыкших к
сопротивлению душах трепетало вожделение глины к руке скульптора - и
скульптор, живущий внутри горинского Я, не мог не радоваться и не
устремляться навстречу. Горину пришло в голову сосредоточить вокруг Али
нечто непреходяще детское, во всем подобное ей, может быть, даже
равноценное... Да взрастет от корней моих древо в саду, а не в степи голой!
Горин с азартом приступил к возделыванию сада!

И появился Класс. Удивительный Класс. Детская Вселенная, поглощавшая
авторскую энергию, как электростанция горючее сырье.

Алины одноклассники казались одержимыми демиургической мощью чуть ли не
подстать самому Горину. С ними можно было говорить! Монолит горинского
одиночества дал ощутимые трещины. Солнечные лучи засквозили над головой.

Доверить такое обычному персонажу Горин не рискнул. Он осторожно
отфильтровал свою назидательную ипостась, нарек получившееся - Аркадием
Гагариным. И поставил Учителя у доски.

Поначалу все было просто здорово! Пространство и время бурлили вокруг
Класса с методической законосообразностью, как воздушные вихри в
аэродинамической трубе. Бормочущие тени, прежде так досаждавшие Горину,
благополучно перекочевали в Класс, где и разместились со всеми мыслимыми
удобствами. Речи их приобрели приличное ситуации благопристойное
равновесие, так что Горин со спокойной душой допустил их к педагогическому
процессу. Он с удовольствием отмечал, сколь сложные и прелестные очертания
приобретает внутренний мир Героини. Существование уже не казалось пустым,
напротив - оно переполнилось до самых краев. Горину оставалось лишь
придерживать слишком буйное ветвление сюжета. Он трудился, не смыкая глаз и
не покладая рук. Роман разрастался, в его обширной кроне стали заметны
пухлые цветочные почки.

5.