"Неправильный Дойл" - читать интересную книгу автора (Джирарди Роберт)

Часть 2
Дойл-стрелок

Иниго Дойл знал солоноватые воды, песчаные и устричные отмели Чесапика лучше, чем что-либо в этом мире. Ему были знакомы потайные мелководья, бухты, безветренные лагуны, где можно было найти скопления самых больших и сочных устриц; некоторые из них были такими же длинными и толстыми, как початки кукурузы. В то напряженное десятилетие, предшествовавшее Революции,[32] в Чесапикском заливе орудовал пестрый устричный флот примерно из четырехсот судов, управляемых неграмотными ловцами, очень похожими на Иниго Дойла. Часто конфликты из-за самых больших и вкусных устриц напоминали войну. Один ловец застолбит места, а другой тайно обчистит их под покровом ночи. Грабеж и убийство были совершенно обычными методами решения таких споров. Иниго Дойл, который унаследовал некоторую жесткость от своего прапрадеда, пресловутого пирата Финстера Дойла, выходил победителем из множества боев. Он был замечательным ловцом устриц, но не очень хорошим продавцом. Ловцы похуже часто обходили Иниго на оптовых рынках Порт-Тобакко, на выгрузке у Тейлора и в порту Оксфорда, где им удавалось продать плохих устриц по очень высоким ценам.

Но дело было не только в этом: прижиться в этих местах Иниго мешала религия. Оптовые торговцы, люди, имеющие влияние и твердые убеждения, были либо приверженцами высокой Церкви,[33] либо ортодоксальными пресвитерианцами. Присущие их кругу предрассудки касались, с одной стороны, квакеров и атеистов, а с другой – католиков, к которым принадлежал Иниго. Одни считали покупку устриц у католика просто ересью, для других это было равносильно участию в папистском заговоре, имеющем целью навязать колониям тягостное ярмо Рима.

Иниго слышал много таких разговоров в тавернах и других местах скопления народа и никогда не сносил это с легкостью. Однажды он напал на пресвитерианского священника, который вел проповедь, сильно сдобренную антикатолическими речами. Священник вещал на устричной пристани в Онанкоке, стоя на бочке соленой трески. Иниго скинул беспокойного клирика с бочки хорошо нацеленным ударом багра, тем же багром дал отпор разъяренной толпе и в последний момент прыгнул на зерновую баржу, отходившую от пристани. Попутный ветер помог ему избежать неприятностей, но такие случаи, как этот, привели к тому, что никто на всем побережье Виргинии не хотел иметь дело с Иниго Дойлом и его устрицами. В конце концов ему пришлось перебраться в далекие незнакомые воды в поисках оптовых торговцев, которые согласились бы брать его улов.

Однажды, бурным февральским днем, в руки Иниго попала отпечатанная листовка: какой-то сквайр из Виргинии предлагал весьма разумные три шиллинга за бушель[34] «отличных столовых устриц» у пристани, примыкающей к его поместью, в нескольких лигах вверх по реке Потомак. Там сквайр владел небольшим предприятием, где моллюсков консервировали с солью и индейскими травами, обкладывали льдом и отправляли в дубовых бочках по водам Атлантики в Англию. Иниго ненавидел эту особую породу людей – проклятых высокомерных провинциальных джентльменов, живущих как лорды на горбу тысяч порабощенных негров, – но у него не было выбора. Еще неделя, и его улов, лучший за всю жизнь, начнет вонять.

Он погрузил устрицы, собрал свою команду, состоявшую из индейцев-паманки и пары беглых рабов, подготовил сорокафутовый шлюп «Дерзкий» к отплытию и в сумерках по штормовым волнам пересек залив. Весь остаток ночи он сражался с сильным течением реки Потомак и ранним утром добрался до земли сквайра. На гребне холма стоял величественный белый дом, смотрящий окнами на широкую бурую реку. Дом был украшен стройным рядом квадратных колонн, а крышу венчал блестящий медный флюгер. Иниго Дойл почувствовал в воздухе непривычный для этого времени года аромат роз и апельсиновых деревьев, смешанный с совсем не романтичной вонью лошадиного навоза и серы из коксовых печей.

Внизу холма, вдоль насыпи, тянулись прочные деревянные постройки, служившие для некоторых срочных работ: в одном низком сарае под крышей был развешен табак, в другом на сетях сушилась конопля. Одни рабы грузили огромные бочки мягкой озимой пшеницы в крытые тележки для переправки в Пенсильванию, другие выносили десятипенсовые бочонки черной патоки и рома с баржи, чьи обросшие ракушками борта свидетельствовали о долгом плавании.

Иниго пришвартовался к ближайшему причалу, выпрыгнул из шлюпа и подошел к управляющему, высокомерно взиравшему на окружающих, в напудренном парике и ярко-красном сюртуке. В руке он держал трость с медным набалдашником. Дойл протянул ему листовку и махнул в сторону своего шлюпа с горами блестящих грубых раковин.

– Я пришел продать устриц, – сказал Иниго. – Три шиллинга за бушель. Как написано вот здесь.

Управляющий подошел к краю причала, ткнул тростью в прекрасных устриц Иниго, принюхался к ним, снова принюхался, жестом подозвал раба, тот схватил одну и раскрыл. Управляющий прищурил поросячий глаз, пристально рассмотрел мякоть, словно был большим знатоком, и помотал головой.

– Полпенни за бушель, – сказал он. – Тебе еще повезло – эти чертовы моллюски вот-вот стухнут.

– Ты проклятый лгун, – сказал Иниго сквозь зубы, – да еще и мошенник. Я скорее продам душу дьяволу, чем отдам своих устриц за полпенни, да еще такому подлецу.

Услышав это, управляющий покраснел и поднял трость, собираясь ударить Иниго по плечу, но ловец оказался быстрее. Он выхватил ее и отшвырнул в сторону, а потом сильно ударил управляющего кулаком по лицу. Тот упал на землю. Из сараев с табаком выбежали рабы с довольными улыбками на темных лицах и стали смотреть на драку.

– Приведи сюда хозяина, – закричал Иниго, – я и его завалю!

Управляющий отряхнул руки и колени, вытер кровь под носом и побежал по холму к большому дому.

– Хозяину не понравится то, что вы сделали, – сказал Иниго один из рабов. – Да, хозяину это совсем не понравится. – Он дико завращал глазами. – У вас будут неприятности, мистер.

– Это мы еще посмотрим, – сказал Иниго, сел на балку и стал ждать.

Через несколько минут управляющий вернулся, ведя за собой наемных слуг с заряженными мушкетами в руках. Впереди шел владелец, высокий мускулистый человек без парика, с рябым от оспин лицом. Его длинные седеющие волосы были собраны сзади простой черной ленточкой. На нем был дорогой, украшенный золотой вышивкой жилет и безукоризненная белая льняная сорочка, с манишки спускались волны белых кружев, а в начищенных до блеска черных офицерских сапогах отражалось зимнее солнце. Вооруженные слуги и управляющий остановились у причала, а сквайр прошел к Иниго Дойлу.

– Я здесь хозяин, – сказал он строгим голосом; тон его голоса и манеры показывали, что он привык командовать. – Ты ударил моего управляющего, нанес ему телесное повреждение, теперь ты за это ответишь.

– Пошел к дьяволу, – спокойно сказал Иниго Дойл. Он знал, что эти виргинские плантаторы, несмотря на свирепый вид, мягкие и слабые. Сквайр отошел немного назад, снял дорогой жилет и кружевную сорочку, выпрямился, голый до пояса, на холодном ветру, и Иниго взяли сомнения. Удлиненная нижняя часть лица и тяжелые последствия оспы на лице делали наружность землевладельца неприятной, его голубые глаза были острыми и проницательными, а мышцы на руках внушительными. Иниго чуть было не отступил, но было уже слишком поздно. Он поднялся с балки и сжал кулаки.

– Твой управляющий – негодяй и мошенник, – сказал он, размахивая листовкой. – И ты такой же, я ручаюсь! В листовке говорится: три шиллинга за бушель, а он говорит – полпенни. И я повторю: пошел к дьяволу. Мои устрицы – лучшие во всем чертовом Чесапике!

Сквайр заколебался, посмотрел на кучи устриц в шлюпе Иниго.

– Хорошо, дай мне одну попробовать, – сказал он.

Иниго кивнул, его подручный, индеец-паманки по имени Амоки, кинул сквайру самую большую устрицу, какую смог найти. Сквайр подпрыгнул, схватил ее, с треском раскрыл. Тут же поднес устрицу к ноздрям, вдохнул запах, затем проглотил ее целиком, после чего вытер рот надушенным платком, вытащенным из потайного кармана брюк, и кивнул.

– В самом деле вкусно, – сказал он. – Но мы еще успеем поговорить о делах, а сначала ты должен ответить за нанесенное оскорбление.

Он выбросил вперед длинную руку: тяжелый удар опустился на челюсть Иниго и сшиб его с ног на деревянный настил.

За то время, которое понадобилось Иниго, чтобы вытрясти звезды из глаз и снова подняться, сквайр принял боевую стойку: кулаки сжаты, ноги на ширине плеч. Иниго попробовал кинуться на него, но опять оказался на земле. В третий раз все было так же. Ему с трудом удалось встать с досок, окровавленному и избитому, под настороженным взглядом своей команды. Разочарование в их глазах было для него больнее, чем любой из полученных ударов. Чтобы не уронить себя в глазах людей, он попытался напасть снова, но на этот раз сквайр поднял его в воздух и швырнул в мутную холодную реку. Иниго вынырнул, отплевываясь.

– Я сброшу своих устриц в канал, – закричал он. – Но тебе, грязный обманщик, они не достанутся!

Дойл отдал приказ на языке индейцев-паманки, но сквайр на том же языке отменил его. Индейцы подняли весла, но ничего не сделали. Потом сквайр закинул голову и расхохотался. Рокочущий звук разнесся по реке, рабы подхватили его, и воздух надолго наполнился смехом.

– Разве можно называть грязным обманщиком того, кто платит пять шиллингов за бушель отличных устриц? – спросил сквайр.

Иниго недоверчиво заморгал.

– П-пять шиллингов? – переспросил он, стуча зубами.

– Да, и они того заслуживают, – сказал сквайр. – Вкуснейшие моллюски из тех, что я когда-либо ел, все без исключения. Это битье, мой мальчик, было для того, чтобы научить тебя не поднимать руку на моего управляющего.

Потом он наклонился, вытащил Иниго Дойла из воды, распорядился, чтобы его завернули в индейское одеяло, и повел по дороге к большому белому дому. Они прошли вдоль галереи, через боковую дверь в рабочий кабинет сквайра. Это была простая квадратная комната, проще, чем ожидал увидеть Иниго в таком величественном доме, но в ней было столько книг, сколько он в жизни не видел. В углу стоял письменный стол, заваленный бумагами и чернильницами. На стенах висели прибитые гвоздями карты, потрепанные на сгибах от постоянного использования. Сквайр подошел к столу, быстро составил какой-то короткий документ, приложил к нему красную восковую печать с тремя звездами и тремя полосками и поставил большую витиеватую подпись.

– Этот договор делает меня единственным поставщиком твоих устриц в колонии и в Англию, – сказал он. – Я согласен платить четыре или пять шиллингов за бушель, в зависимости от размера, а ты согласен поставлять их мне, и только мне. Эта договоренность согласуется с твоими желаниями?

Дойл внимательно изучил документ, хотя ему основательно мешал опухший, подбитый сквайром глаз. Потом он поднял голову и здоровым глазом увидел, что сквайр пристально смотрит на него. Что-то шевельнулось в его душе. Вот человек, которьщ никогда не лжет, даже ему, Дойлу, а на честность нужно ответить честностью, иначе миром будут править мошенники и жулики.

– Возможно, ты захочешь разорвать эту бумагу и в свою очередь послать меня к дьяволу, – тихо произнес он, – после того, что я тебе скажу.

Сквайр не ответил.

Иниго глубоко вздохнул и попытался расправить плечи, невзирая на боль.

– Я – католик, – объявил он. – Ты поступил порядочно с моими устрицами, и ты первый человек, взявший верх над Иниго Дойлом в драке, поэтому я тебе это говорю.

Сквайр задумчиво кивнул. Он вертел в руках прибор для чтения, при помощи которого буквы на странице становились больше обычного размера.

– Даже если бы ты был самим викарием Рима,[35] я бы все равно купил у тебя устриц, – сказал он. – Католик ты или протестант, устрицам на это наплевать, как и великому Иегове, если хочешь. Так что – по рукам.

Иниго Дойл пожал руку сквайра, взял контракт, положил его в сумку и, выйдя из дома, пошел по тропинке к бурой реке. В кожаном кошельке у пояса прекрасной музыкой звенели золотые монеты.

Через несколько лет, когда колонии решили отколоться от Англии и наступила ужасная пора войн, большинство лодочников Чесапика остались преданными короне и королю Георгу. Сам Иниго Дойл не имел ничего против короля, ему было также наплевать на повстанцев, которых вела, как говорили, кучка аристократов-рабовладельцев из Виргинии и самоуверенные бостонские торговцы, заинтересованные только в том, чтобы набить карманы. Но вскоре он узнал, что предводителем восставших был тот самый сквайр с оспинами на лице, который заключил с ним договор на покупку устриц.

– Они победят, помяните мое слово, – однажды сказал он слоняющимся без дела лодочникам в таверне у залива, где они пережидали шторм. Несмотря на то, что повстанцы уже отдали и Нью-Йорк, и Бостон, и Чарлстон британским солдатам в алых мундирах.

Ловцы относились к подобным заявлениям скептически, но охотно спорили на этот счет.

– Почему ты так уверен в этом? – спросил один из них.

– Потому что я хорошо знаком с их предводителем, этим генералом Вашингтоном, – сказал Иниго. – Проглатывая устрицу, он может отличить плохую от хорошей, и он – единственный человек, который в честной драке взял верх над Иниго Дойлом. Если он может победить Дойла, он победит и самого короля.

Лодочники посмеялись и перечислили кучу причин, почему повстанцев уже можно считать побежденными, но Иниго Дойла не убедила ни одна. А на следующий день он повел свой шлюп к Делавэру через морскую блокаду у мыса Чарльза, чтобы присоединиться к армии повстанцев, лагерь которых располагался в Филадельфии.