"Михаил Валерьевич Савеличев. Червь времени (Фантастическая повесть)" - читать интересную книгу автора

краснокирпичную громаду казармы за высокими мокрыми и голыми липами, длинное
приземистое здание учебных классов с прячущимся там скелетом Т-62, в котором
при желании можно было отыскать многочисленные солдатские "нычки" со
спрятанными банками сгущенки и джема.
Ему сейчас не хотелось ни грозы, ни сильного ливня. На них хорошо
смотреть дома, сидя на широком подоконнике, обхватив колени и выключив везде
свет, привалившись виском к дребезжащему, холодному и почему-то мокрому
стеклу, наблюдая то за клубящимися тучами, то за домом напротив, то за
отражением в грозе своей собственной физиономии. В такую непогоду не то что
бегать, в школу идти не хочется. На счастье дождик сейчас именно такой,
какой он и желал, но в этом не было его заслуги, так как над погодой он не
имел власти, просто повезло.

В проходе между учебными классами и солдатским магазином показалась
бегущая трусцой фигурка в ярко-красном анараке, синих спортивных штанах и
удивительно белых кроссовках. Девушка (а то, что это существо женского пола
было ясно, во-первых, по стилю бега, с каким-то забавным загребанием ногами,
а во-вторых, никто, кроме Марины, не должен был здесь появится в столь
ранний и сумрачный час в вызывающе гражданской одежде) свернула направо,
пробежала вдоль здания, старательно огибая все лужи, вышла на финишную
прямую и уже в полную силу помчалась мимо бетонных планшетов с фигурой
неизвестного солдата в Трептов-парке, боевым путем части и цитатами из
классиков марксизма-ленинизма об армии. Тут она уже не обращала внимания ни
на какие лужи, смело разбрызгивая их во все стороны, в том числе и на себя,
так что когда она взобралась на броневик ноги ее по колено были мокрыми, а
кроссовки хлюпали.
- Привет.
- Привет.
Они поцеловались и он почувствовал на своих губах вкус дождя, странную
смесь мокрой коры, свинца с пряностью пота. Девушка подложила под себя
ладони, чтобы окончательно не промокнуть на крупных каплях, больше уже
похожих на лужицы, так как масляная зеленая краска не давала дождю
растекаться или впитываться, превращая жидкие осколки туч в выпуклые линзы,
через которые хорошо были видны все неровности грубо обструганных и халтурно
окрашенных досок, свесила ноги и стала бить пятками кроссовок в бок
уродливого экспоната полосы препятствий. Слава сидел по-турецки и ему было
плевать на мокроту.
Он искоса разглядывал Марину и искал в себе хоть слабый намек на стыд.
Она была не в его вкусе - рыжая, коротко стриженная, с выпуклыми глазами,
чуточку нагловатым, и доступным выражением лица. Может быть, в этом все и
дело - в доступности? Или в легкости и простоте общения? Уж чего, чего, а
сложности ему были не нужны. Никакие, абсолютно. Даже тройки в дневнике, тем
более, что учеба не создавала ему никаких проблем. Всего-то десять минут на
письменные задания. Тоже время, конечно, еще одна крупинка в пустыне,
принадлежавшей ему целиком, и только ему. А еще она напоминала ему
двоюродную сестру. Не внешностью, а - манерой разговора, выражением,
интонацией, иронией, и еще, почему-то, руками. Грусть об ушедшем навек? О
бурной реке, превращенной им в огромное стоячее болото?
- Сколько у нас сегодня уроков? - спросила Марина.
- Шесть.