"Владимир Савченко. За перевалом (научно-фантастический роман)" - читать интересную книгу автора

фиолетовые, янтарные, радужные соки в тонких чашах, распространяющие
душистые ароматы; подвижные ленты несут их, плетенки с теплым хлебом, блюда,
от которых текут умопомрачительные - особенно для проголодавшегося после
осмотра Биоцентра профессора - запахи. И вся атмосфера этого зала в зелени,
с цветами на столах, в солнечных полосах, зала, где говорят, смеются и,
главное, поглощают отменную разнообразную еду и напитки, обещает простое
плотское счастье.
И Ли, отворачивая негодующий носик, приносит профессору, жаждущему
такого счастья, на прекрасном, едва ли не золотом блюде... свиную тушенку с
бобами:
- Вот, кушай. Автоповар не смог, это мы сами... - и садится рядом -
сопереживать, радоваться гастрономическим утехам Пришельца Аля.
Берн подцепил вилкой клок темно-бурого с белыми вкраплениями месива,
смотрел с негодованием: опять свиная тушенка, будь она неладна! Потянул
носом: лежалая. Осторожно взял в рот, пожевал - на зубах захрустел песок.
"Ну, это уж слишком! Издевательство какое!" Он бросил вилку.
- Не понравилось? - У Ли вытянулось лицо. - А мы думали, что угадали
твое любимое блюдо...
И профессор, все поняв, хлопнул себя по бокам, расхохотался так, что
многие прибежали поглядеть, как смеялись века назад.,"Ну конечно, пищевые
остатки! В моем желудке не обнаружилось ничего, кроме этой треклятой
тушенки. Они проанализировали и точно воспроизвели. Даже с песком и
запахом".
...И вот она сидит, Ли. Лицо у нее смуглое, в веснушках - и по нему
ясно, что все на свете должно быть хорошо, и всем на свете тоже; и что ее
недавно только допустили в круг взрослых, хочется выглядеть солидно, но не
сидится; и что ей понятно, почему рядом устроился Эоли - это смешно и
здорово, только пусть он не думает: веснушки из-за него она выводить не
станет.
Берн улыбнулся ей, а она - на все ровные зубки - ему, потупилась,
ерзнула в кресле. И конечно, нельзя было не обратить внимания на смутные и
от этого еще более притягательные линии ее девичьего тела под полупрозрачной
одеждой. (Одежды, приметил Берн, имели не совсем прежнее назначение. Ткани,
из которых состояли блузы, шорты, накидки, куртки, были легки, красивы,
защищали тело от холода и жары, от влаги и веток, от чего угодно... только
не от чужого глаза. Они не скрывали тело и не украшали его. Так считалось
красивым. Так и было красиво.) Для него, впрочем, добыли кремовый халат и
брюки, которые раньше сочли бы пижамными; к его бородке, усам и
потрепанно-интеллигентному виду одежда эта по-домашнему шла.
Эоли сидит в траве подле кресла девушки, скрестив ноги. Он худощав,
долговяз, вьющиеся черные волосы, нос с горбинкой, темные, влажно блестящие
глаза, мелковатый подбородок. Красивым его не назовешь. Ли, пожалуй,
преувеличивает: сегодня в центре внимания первого помощника Ило не она, а
Берн. Оливковые глаза его устремлены на профессора с откровенным, прямо
неприличным - по меркам двадцатого века - любопытством.
Нет, все они - разные. И вместе с тем близки друг к другу несравнимо
больше, чем он к ним; являют единое впечатление... чего? Красоты?
Выразительности? Верно, никогда Берн не видел вместе столько чистых умных
лиц, хорошо сложенных тел, которые действительно незачем приукрашивать
тканями и фасонами, столько гармонично точных движений и жестов, столько