"История моего безделья" - читать интересную книгу автора (Сергеев Слава)

SUMMARY

Все-таки: “о чем написана эта книга”? Просто о том, что полжизни, как кузнечик по поляне, пропрыгал от государственного сачка?

Возможно, в своих поисках жизненной философии (можно было сделать в начале еще один подзаголовок) я иду по неправильному пути. Кто-то из великих говорил, что настоящая биография писателя - это его книги. Но если продолжить эту мысль, то что будет биографией сантехника или проститутки?!

Так что классик наврал и мы с негодованием отвергаем его идею. И если будет позволено высказаться нам, то скромно заметим, что настоящая биография писателя заключена во многих вещах. Среди них, конечно,и книги. Но и детский лепет в его доме, и случайная улыбка красивой женщины на улице, и одинокое сидение у ночного окна, и увиденныеиз окна маршрутного автобуса разноцветные крымские горы в сентябре, и упомянутые выше цветущие розовым кусты рододендрона у ворот маленькой курортной гостиницы на Кипре, и чашка кофе в полупустом городском кафе утром перед работой - я специально перечисляю то, что считается пустяками, то, что неважно…

Автор возвращается назад. Перелистывает страницы. Сколькоже здесь написано… Камчатка, Цейлон, студенческая картошка… И странная мысль. А сочинение слов можно назвать… делом? Может быть, именно это малопочтенное, но, говорят, довольно древнее занятие, и является главным делом и даже бизнесом автора? Солидно: ну, что же, почему нет…

А простое написание букв, не слов - это тоже дело?..Из букв складываются слова,мой компьютер педантично фиксирует каждое нажатие на клавишу, даже пробел. На данный момент эта история состоит примерно из 189000 символов, из 189000 нажатий на кнопки.

Титанический труд!

Какая разница, что выливаетсяиз-под этих нажатий (как эротично), что за строки возникают на мониторе… Может быть - любая какофония… Важно другое: а что если я выдерну штепсельиз розетки и не нажму клавишу “сохранить”? Все исчезнет. Вопрос: в счет литогда мой труд? Отметят ли его во Всемирной Книге Приходов и Уходов?

189000. Поэма! Слушайте, товарищи потомки… Что-то много у нас здесь отсылок к Владимир-Владимировичу…

Мне вдруг представляется странная вещь. Что все буквы этой “истории” - это маленькие человечки, лилипуты, вроде персонажей Свифта. Их очень много, большая городская площадь, заполненная народом, целое море голов, я вижу все это как будто сверху - скажем, с крыши большого дома над площадью; людей очень много, толпа выплескивается на прилегающие скверы и боковые улочки, потом редеет, вереницы машин, столики уличных кафе, люди на пешеходном переходе, велосипедисты, крыши - в придуманном городе идет обычная жизнь…

Что с этим со всем делать? Не знаю… Вдоволь насмотревшись на создание своих рук, автор по боковой лестнице спускается с крыши на верхний этаж, потом на лифте вниз и, через “черный ход” выйдя на улицу, теряется в толпе…

Остается перечислить, что осталось “за пределами этой книги.. Не так много.

По мелочи: я боюсь, а лучше - мне будет жаль, если я здесь, в основном, нес многозначительные банальности, и еще будет жаль, если какая-нибудь тупая сволочь - критик прочтет все это и скажет: так и есть. Очередные излияния очередной непонятой большой души…

Имне будет очень жаль, еслиядействительноне сказал, что хотел, или сказал не так и не то… Но вроде сказал.

По-крупному: боюсь (сплошные страхи) элементарно просрать свою жизнь на московском асфальте, ведь мне скоро сорок и, когда я прохожу в районе Неглинки между Рождественским и Петровским бульварами и смотрюна столь любимые мною купеческие особняки начала века по обеим сторонам бульвара - стиль модерн де ля рюс, знатоки говорят “китч”, а мне очень нравится… - и присаживаюсь за столик летнего кафе, я очень хорошо помню, как и пять, и десять, и пятнадцать лет назад я так же проходил именно здесь и мне так же нравились тогда еще не отреставрированные и не отмытые старые особняки, и я также усаживался, ноне в кафе, кафетогда не было (может быть, в этом смысл?), а на лавочку, вздыхал, смотрел по сторонам и доставализ сумки какую-нибудь хорошую книжку и - и что?

А ничего.

Также осталась пара-тройка картин, в основном, из детства (до-историческая свобода?..), которые почему-то кажутся мне здесь уместными, но я не знал, куда их поставить в течение всей “повести” и поэтому поставлю в конце.

Я ведь, товарищи, только родился в Москве, а вырос на Дальнем Востоке, за десять с лишним тысяч километров отсюда, от квартиры и стола, где сейчас сочиняю эту жалобу, от постриженных тополей за окном, от проспекта со строящимся небоскребом делового центра, девять или теперь восемь (скорости возросли) часов лету через полярный круг (ярко - ярко-голубое небо, слепящее глаза солнце, загибающаяся к горизонту вся в лужицах и лужах воды озер земля внизу…), совсем другая - или теперь это только так кажется - жизнь…

ХОРОШЕЕ

В центре Петропавловска, у порта, у памятника Лаперузу, на исторической главной улице сохранилось несколько японских домов со знаменитыми козырьками, одна над другой крышами. В одном из них на первом этаже был магазин “Филателия”, где ваш покорный слуга изредка, экономя на школьных завтраках, покупал марки…

Как сейчас помню, моя первая серия: разноцветные роскошные “жуки” королевства (или тогда уже прозаичнее - республики?.. народной республики?..) Бурунди… За 5 лет собирания набрал, кстати, приличную коллекцию, большой венгерский кляссер: животные, космос, спорт…

Солнечный день, конец зимы или ранняя весна, на асфальте серый, скукожившийся снег и ручей, мама дает 3 рубля, и я еду в “Филателию” через весь город, водитель с кем-то заговорился, и автобус немного проезжает и останавливается почти в порту. Порт - следующая остановка, вокруг мачты, флаги - хотелось бы написать всех стран (но фигу - в какое время жили, не забывайте) - сигнальные флаги Морфлота СССР. Но все равно здорово, и белый красавец, пассажирский лайнер сообщения Петропавловск - Владивосток, у пристани возвышается над зданием морского вокзала, огромный, как дом…

А наверху, на валу, по дороге к скверу, магазину “Рыба” и упоминавшемуся выше памятнику - чугунные пушки времен Крымской войны, союзники пытались высадиться и на Камчатке, но, в отличие от Крыма, не вышло…

Ну что, кайф?

То-то.

Сегодняшняя ремарка: а может и жаль, что не вышло?.. Была бы такая вторая Аляска или Остров Крым, только не Крым, а Камчатка…

Чуть дальше в бухту от этого места, за огороженной колючкойи никем, разумеется, не охраняемой территорией стратегической нефтебазы Тихоокеанского флота мы с соседом ловили на мясо с брошенного ржавого пирса странную (судя по названию - японскую) рыбу сайру.

Странную потому, что максимум за день до, так сказать, личного свидания на прозрачном мелководье у пирса все видели ее в городе в совершенно другом виде - в виде всем известных желтых консервных банок “Сайра бланшированная в масле”, за 1 рубль 40 копеек … и познавалитаким способом что?

Релятивизмжизни?

Еецинизм?

Просто as it is?

В, кажется, 80-м году, уже в Москве, в первый, романтический год с первой (романтической) женой (впрочем, какая жена, мне было 19, а ей 18 - дети) поехали куда-то в Теплый стан, а может в Чертаново, словом, куда то далеко, почтине Москва, там была тогда филателистическая комиссионка. И - продали всю коллекцию какому-то барыге у входа за 50 рублей вместе с венгерским альбомом. В самом магазине компаньоны барыги предложили вообще 30.

Зачем продал?

Спросите что-нибудь полегче. На что-то не хватало.Сейчас уже не помню, на что.

И? К чему собственно я это все рассказываю, к чему веду? Противопоставляю здоровый провинциальный уклад растленной столице?.. Сергеев - писатель-деревенщик, типа Распутин?

Да вроде бы нет.

Если уж вспомнили детство и морскую рыбалку, которая, хочу вам сказать, очень сильно отличается от рыбалки, так сказать, сухопутной - на реке или озере (возьмем хотя бы психоаналитический контекст), то невозможно не упомянуть и о других (как назвать - ихтиологических?) забавах - об аквариуме на пять ведер, купленном за десятку на рынке, об уже упоминавшихся не съеденных завтраках и сэкономленных гривенниках и пятнашках (в этом месте в радиопостановке за кадром должна пойти песня “когда ласкали вы детей своих, я горевал, я голодал”), о трех последовательно купленных на эти деньги толстеньких серо-зеленых рыбках гурами с длиннющими лианами-усами и так же последовательно и неизвестно от чего сдохших…

Я был безутешен. И не столько оттого (нынешняя мотивация), что пропали деньги, сколько от вопиющей бессмыслицы своего “почему”. Причеммне бы успокоится хотя бынавторой паре, понять, что мол, просто не судьба… нет, надо было три раза… Ибо ведь у соседа же - этого не было! У него же гурами жили! Зато оранжевые быстрые барбусы, обитатели теплых лагун Вьетнама, вот они прижились, рожденные дикой азиатской несвободой (шучу, но дело происходило в самый пик вьетконговского триумфа, 72-й год), и я наслаждалсяихюркими оранжевыми спинками, мелькающими среди подводных лиан, долгимизимними вечерами два или три года. А привезенная мамойизМосквы самолетом в баночкеиз-под ряженки иссиня-черная быстрая молинезия и кусочек ветвистой подводной травы!..

Вопрос: что тебе привезти из Москвы? И моментальный, с замирающим сердцем ответ:

- Молинезию…

Что поразительно: ведь помню все названия..

Что еще?…

Разумеется, первый поцелуй, разумеется, первое хватание под партой девочки за коленку (произошло раньше, чем поцелуй), потом неожиданное - три огромные желтые бабочки-махаона, случайно обнаруженные в начале лета в траве, почему-то сонные - не улетели (замерзли) при моем появлении…

И, конечно, первая любовь.

Кстати, когда в 74-м году я уезжал на “материк” (так называют на Дальнем Востоке остальную землю), может быть потому, что московский самолет улетал рано утром, а может быть из-за перемены погоды и весны на улице стоял густейший туман, такси медленно ползло по узкому, петлявшему по сопкам шоссе, из тумана выступали свисающие на дорогу веткикаких то деревьев… Была середина мая - а только-только стала появляться первая зелень, крошечные фиолетовые и белые цветы, подснежники, мать и мачеха, еще что-то, не знаю названия, еще кое-где в тени даже лежал снег…

Почему был такой туман? Просто утро? Или… Вот что хочу спросить:

Вы никогда не замечали обыденной, но совершенно отчетливой жизненной мистики, проявляющей себя не громом и молнией, а абсолютно бытовыми вещами, вот в описываемом случае туманом, у кого-то в каком-то другом случае появлением или исчезновением какого-то человека?.. Может быть, здесь туман означал окончание детства?. .

Странно, вроде бы по широте Петропавловск не севернее Москвы, а лето из-за близости ледяного Охотского моря наступало только к концу июня. Но это было настоящее субтропическое лето. Куда-то пропадала сухая прошлогодняя трава, наливались странной, не российской, густой зеленью листья, появлялись огромные желтые бабочки-махаоны (см. выше) и цветы… Например ирисы. Как вам - сопка, поросшая густым, фиолетовым ковромиз ирисов? И рядом еще одна. Не вспоминаются ли вам японские гравюры?.. Хокусаи? Хирошиге? Весенний дождь над Хуанхе?

Иногда думаю, что зря я оттуда так рано уехал. Надо было доучиться до 10-го класса, поступить на факультет журналистики во Владивостоке, жениться на своей первой любви, дочери знаменитого на Камчатке капитана дальнего плавания, и так, оттуда, издалека, начать свой походна Москву.

Не начал, уехал, не поступил, не женился. Впрочем, помнил ее еще долго, до аж 83-го или даже 84-го года (десять лет !), когда приехал после геологического института в командировку на две недели и в первыйже день, переходя дорогу, чуть не столкнулся с огромным толстым мужиком в болотных, завернутых по местной моде сапогах. Мужик, весь заросший рыжим обезьянним волосом (руки, грудьиз-под тельняшки) вдруг заулыбался и окликнул меня. Серега! Мы обнялись. Из-за мужика выглянул мой детский друг и сосед, тихий толстяк и собиратель фантиков из-под “жувачки” со странной гоголевской фамилией Ворона. После первой неловкости я кинулся его расспрашивать: а тот, а эта?.. И минут через пять, самое большее, он рассказалмне душераздирающую историю о своей любви и бурном романе с моей первой любовью…

Дело произошло уже после школы, она уже вышла в первый (?!) раз замуж и приехала с маленькой дочкой в гости из того самого Владивостока, в который не поехал я. Они встретились случайно у Людки (“помнишь?”) из 4-го дома…

Я слушал и не слышал. Я смотрел на огромные волосатые руки друга моего детства и не мог понять: как же так?! Эти руки… этот огромный мужик - и моя тоненькая, похожая на веточку, веточку вербы, любовь… Я помню, как она заболела, ее положили в больницу и я ходил к ней в последний год перед отъездом, и мы стояли в вестибюле, она была в халатике, и у нее почти не было еще груди, в тринадцать-то лет… не то что у той же Людки, у которой с 6-го класса были огромные сиськи, и мне это было все равно, я даже думал: и пусть,- представляете?..

- Она долго колебалась, но потом уехала во Владивосток к мужу, - сказал Сережа, - и больше я ее не видел.

Мы простились. Я обещал зайти, он жил все там же, где и раньше, с мамой и женой, он женился недавно на соседке снизу, я ее не знал, она приехала уже после моего отъезда. Я обещалзайти - познакомиться с женой, но разумеется не зашел. Кажется, у меня отразилось что-то на лице, так как он как-то странно посмотрел на меня, когда мы прощались.

Так-то. Слышишь ли ты меня, любовь моя номер один, бывают же в жизни чудеса, отзовись, я до сих пор, до сих пор, в сочинительском экстазе, в ночи, на другой планете и в другой стране, в другойжизни, я до сих пор помню тебя.

Занавес.

Иещеодна картинка - зимняя.

Запуск воздушного змея из дефицитного китайского конструктора, который никак не хотел взлетать. И вот я бегу изо всех сил по дороге с длинной нитью в руке, азмей, петляя, зигзагами несется замной и никак не взлетает - точнее, он вроде бы взлетает, но стоит мне остановиться, тут же падает… И вдруг я все-таки ловлю какой-то восходящий или нисходящий поток воздуха метрах в пятнадцати-двадцати над землей, белый бумажный квадрат, наконец, поднимается, останавливается и повисает совершенно неподвижно, и эту картину я почему-то отчетливо помню:

Впрочем, про хвост я на самом деле ничего не помню, не буду врать. Возможно, он, правда, болтался где-то рядом, совсем невысоко над землей, а возможно его и не было вовсе, и я его здесь повесил для красоты…

И последнее.

Вы можете спросить: а чем автор занимается сейчас? Да так, ничем. Работает экспедитором в небольшой книжной фирме, пишет историческую повесть и собирается весной закончить курсы фотографов - он слышал, что фотографам теперь неплохо платят.

Но все это неинтересно. Я лучше процитирую вам одно место, которое я нашел у Аврелия Августина, в его “Исповеди”, неплохое карманное издание которой купил недавно.

Господи, забавы взрослых, говорит Августин, называются делом, у детей они тоже дело, но взрослые за них наказывают, и никто не жалеет ни детей, ни взрослых, Господи…

Вот и всё.