"Владимир Савченко. Испытание истиной (повесть)" - читать интересную книгу автора

На их счастье, на сей раз ловилась рыбка - и большая, и маленькая. Дядя
Трофим подобрел, а после ужина, в меню которого была печеная картошка с
печеными же в костре окунями, выпив оставленную на открытие канала
четвертинку, и вовсе захорошел.
Остатки облаков расположились параллельными бело-розовыми полосами. Они
чередовались с просветами быстро синеющего неба. "Вот и в воздухе
обнаружились ритмы, волны. С чего бы, казалось? Ветер дул по-всякому, влага
тоже испарялась где так, где иначе... а все сложилось в волны". Калужников
чуял приближение знакомого и желанного состояния ясности.
- ...Оставался бы у нас, был бы первый парень в крепости, - толковал
дядя Трофим. - Вон Кланька-то на тебя как глядит, Димакова-то: хошь женись,
хошь так... А ты все думаешь, думаешь! И глаза у тебя от мыслей какие-то
мертвые. Нет уж, лучше я буду каждый день станичному бугаю кольцо в нос
ковать, чем этой вашей наукой заниматься... Эх, где мои тридцать лет! Вот я
казаковал...
Калужников слушал и не слушал. "Плывут облака, течет вода в Тоболе,
качаются ветви тальника, играют стрижи у обрыва, дядя Трофим плетет чушь -
все это делается просто так. Потому что должно же что-то делаться в
природе!" За отрогами дотлевал закат. Волны-облака стали сизо-багровыми.
Звенел ручеек из канала. Ныли комары. В озере Убиенном, провожая день,
играла рыба.
Трофим Никифорович погрузил на тачку вершу, лопаты, удочки, растолкал
клевавшего носом сына, крикнул Калужникову:
- Ну чо, пошли?
- Идите, я еще побуду.
- Смотри: отставать, да догонять... Или ты не домой пойдешь?
- Может быть. ("Идите, идите. Уходи скорее, докучный день! Приди ко
мне, ночь. Приди, природа, чувственно и жарко, как женщина в мои объятья..."
- это были получувства-полумысли).
Скрип колес тачки, бормотанье Трофима Никифоровича, шаги - все
удалилось. Темнело. Сник ветер. Успокоился плеск рыб в озере и реке.
Постепенно установилась тишина - тот всеобъемлющий и торжественный покой,
когда неловко даже сильно вздохнуть.
Дмитрий Андреевич осторожно, чтобы не нарушить невзначай тишину,
перевернулся на спину, закинул руки за голову. В темно-синем небе загорались
первые звезды. Раньше у него была привычка узнавать созвездия, вспоминать
названия приметных звезд. Теперь же он просто смотрел.
"Природа и я... Мы разделяем: есть "я" и есть природа, которая все, что
не - я. Но есть только природа, среда. А "я" - от замкнутости... от
замкнутости того, что делается в том кусочке среды, где есть объемный
всплеск ее же, именующий себя "я". Я, Калужников... Но не такая это и
замкнутость, если я ощущаю и понимаю окрестное. Ограниченно ощущаю и
понимаю, неполно - вот от чего замкнутость. А когда полно, то не станет
отдельно "природы", отдельно ее модели во "мне" - все сольется в Единое
Волнение. Слиться - вот главное..."
Он перестал замечать, как течет время, только чувствовал, что
материальный поток, чуть вибрируя упруго - в ровном дыхании, в ударах
сердца, - несет его вместе с теплой степью, рекой, озером, тихим небом в
бесконечность. "Будто Волга", - подумалось ему. Он вспомнил, как купался в
Волге ниже Горького и его несло ровное, но быстрое течение, какое нельзя