"Розмэри Сатклифф. Ведьмино отродье " - читать интересную книгу автора

тьма, и его только покачивало. Открыв глаза, он увидел, что пастух вступил
с ним под арку ворот, а дальше он увидел высокие строения: никогда Ловел не
видел подобных, особенно - башни, из самой их середины взмывавшей в небо,
будто желая подставить небу свои крепкие плечи. На высокой башне забил
колокол, и его отзвуки-стрелы слетели и зачертили ласточками у Ловела в
голове.
А потом были люди в черных одеяниях, и один из них, с бледным лицом,
задавал вопросы. Голосом ломким, как сухие сучья в лесу. Но Ловел не мог
разобрать слов из-за колокольного звона, витавшего в голове, и наконец
человек, что-то раздраженно сказав другому, ушел. А потом были светлые
своды между ним и небом, и теплая постель. И какое-то горькое питье в чаше.
А потом ничего, кроме долгого сна.

Глава третья

Новая обитель

Однажды утром Ловел проснулся с ясной вновь головой, но - таким
слабым, что едва мог повернуть голову на шуршащей, соломой набитой
подушке, - Ловел хотел оглядеться, понять, где он.
Он был в длинной узкой, похожей на коридор, комнате, с побеленными
стенами, с высокими окнами, с тянувшимся вдоль комнаты рядом соломенных -
точно таких, на каком он лежал, - тюфяков, но все они оказались пусты. А
дальше комната вела в часовенку, где в тумане рассвета мерцали свечи пред
алтарем с образом святого, расписанным зеленью, багрянцем и тусклым
золотом.
Человек в черной сутане монаха-бенедектинца показался из сияющей
часовенки и подошел к нему. Не тот человек с бледным лицом, какого он
видел, но другой, значительно моложе, часто являвшийся ему во сне:
невысокий, пухлый, розовый, как горицвет, с живыми глазами и нимбом
морковно-красных кудряшек вокруг головы.
Он склонился над Ловелом, приложил к его лбу руку, кивнул.
- Ну вот, теперь лучше! Намного лучше! Намного-намного-намного
лучше! - торопливо прощебетал он. - Никакой лихорадки. Господи благослови
тебя, дитя мое, вернуться к нам!
Ловел был озадачен увиденным вокруг, еще не опомнился после долгого,
спутавшего дни и ночи сна; из всего, что услышал, он уловил только одно
слово "вернуться", потому что это слово ужаснуло его.
- Вернуться?! Нет, пожалуйста, нет! Не возвращайте меня! Я не хочу, я
не могу! - Он попытался сесть, но был еще слишком слаб, и повалился на
тюфяк.
- Никто тебя не отсылает, - проговорил маленький толстенький
добродушный монах. - Нет-нет-нет, конечно же, нет! Лежи спокойно и получишь
кашки, а потом уснешь и, даст Бог, проснешься вновь сильным. Да, да, таким
сильным, что хоть и дом вверх дном перевернешь.
И внезапный страх, охвативший Ловела, отступил, уполз туда, откуда
вырвался. Ловел почти заснул, когда маленький монах опять показался у его
постели с кашей - такой горячей, такой белой от молока, так чудесно
пахнувшей, будто приправленной медом. У Ловела слюнки потекли, он понял,
что голоден. Он уже поднял было веки, одолевая сон, как вдруг ощутил, что у