"Сергей Венедиктович Сартаков. Свинцовый монумент" - читать интересную книгу автора

историю горного дела на всей земле не встречалось. Вообще, по теории такого
даже быть не может, все равно как не может, скажем, корова не молоком, а
чистым сливочным маслом доиться. Надо бить шурфы глубокие. Ежели это самое
рудное тело далеко простирается, ну..." И не сказал он, что значит "ну".
Сами, мол, вы догадывайтесь. А зима катит, как на тройке, по ночам вода - в
котелке забудешь - насквозь промерзает, снег валит, пурга метет, и, главное,
кушать, а лучше сказать, жрать нечего. Кругом густой бурелом, обрывы
скалистые, кустарник цепкий, не продерешься. Одно слово: дебри дикие,
глухомань. Какие тут шурфы? Потом и одежонка у всех... Начальник воспаление
легких схватил.
Он замолчал, потер небритую щеку рукой, словно бы прислушиваясь к
чему-то далекому, доносящемуся до него тихим звоном.
Андрей кашлянул.
- Папа, - сказал, поглядывая на Мирона, уже устало жующего очередной
пирожок, - мы вот с ним...
- Чего "с ним"? - сурово спросил отец. - Ты сперва дослушай, что я
говорю. - Покряхтел недовольно: - Сбил ты меня. Так вот. В тот год как раз
ты родился. А в общем, совсем недавно с Колчаком покончили. Разруха.
Поволжье голодает. Республика во всем нуждается. И в свинце тоже. А тут на
тебе - этакий клад. На костре из камня чистый металл выплавили. Много. Два
пуда. Забавляемся - чего с ним делать? Пули лить? В кого стрелять? И тащить
на горбу ни к чему. Сам камень, руду - это надо. Для доказательства. Ну,
шутки ради выдолбили в буреломной колодине углубление по форме человека,
вылили туда свинец. Остыл, вынули, истуканчиком на камень его посадили.
Охраняй, дескать, подземное хозяйство свое. Начальник торопит, говорит,
пометы сделаем и выходить будем. В бреду уже говорил. Сделали мы затеси на
деревьях. И понесли начальника. На руках, на волокушах, как придется. До
табора, до шалашика из еловой коры, где у нас кони были оставлены. Ну и не
донесли. Похоронили. В мерзлую землю. Без гроба.
- А потом? - Андрей уже не мог оторваться, зачарованно глядел на отца.
- Потом... Тогда время было другое, не как сейчас. Вот мать подтвердит.
Ни телеграфа там, в тайге, ни радио. На помощь никого не позовешь. Всяк сам
о себе да о товарище своем думай. Пока выбирались до настоящего жилья, кони
пали. Последних верст шесть по снегу с обмороженными ногами на четвереньках
ползли. В голове дума только одна: не заснуть, не сунуться носом в наметы
снеговые. Тогда уже все. Но доползли. Мать помнит, каким я домой заявился.
- Слава те господи! - перекрестилась мать.
- Ему-то слава, - рассеянно проговорил отец и опять принялся тереть
небритую щеку ладонью, - а нам далеко не слава. Камни-то, образцы, мы ведь
тогда не донесли. Потеряли дорогой, а лучше сказать, с отчаяния, с малодушья
ли побросали. Не верилось, что выберемся к жилью. Так чего, дескать, себя
лишним грузом на плечах до последней минуты мучить. Притом не геологи же мы
заправские, по первому разу в тайгу ходили. Рабочими просто. Опять же,
повторяю, никак то давнее время с нашим нельзя сравнить, теперь поисковые
партии разве так снаряжаются.
Он замолчал, не закончив рассказа, не хватало обязательного вывода с
должными нравоучениями. Это было его системой - воспитывать своих детей
неторопливыми раздумьями за воскресным обеденным столом; историями
необыкновенными, однако построенными всегда на событиях из собственной
жизни. Он не любил, когда его перебивали, да еще совсем наивными вопросами,