"Евгений Сартинов. Сабельный полумесяц (Последняя империя, книга #2)" - читать интересную книгу автора

американцев, но и диктаторские амбиции этого русского гиганта его
настораживали.
Но больше всего Сазонтьева волновала Сашка. Беременность у ней
протекала трудно, плод был большим, врачи сразу предлагали ей кесарить. В
последний день визита начались схватки, об этом сказали Сазонтьеву и тот
уже еле дождался конца всех положенных церемоний. Уже в салоне самолета он
взревел во всю свою глотку:
- Пилот, мать твою за ногу! Чтобы через час мы были в Москве! Ставлю
ящик водки. Татарник, тащи сюда пузырь!
За час, они конечно, в Москву не успели, летели положенное время. И
всю дорогу Главковерх наверстывал упущенное в Париже. "Бордо", "Камю", и
шампанское торжественных парижских раутов предельно надоели ему, душа и
тело требовали водки. Они пили, как обычно, втроем, Сазонтьев и два его
неразлучных адъютанта, Лавров и Татарник. Спустившись с трапа в Москве
маршал мимоходом пожал руку встречавшему его начальнику генерального штаба
Авдееву и быстрым шагом последовал к своему персональному ЗИЛу.
- Кто родился? - спросил он не оборачиваясь.
- Дочь, - ответил Авдеев.
- Слава богу, хоть в этот раз врачи угадали. В роддом, - велел
Сазонтьев шоферу.
Всю дорогу он расспрашивал Авдеева о положении на среднеазиатском
фронте, его немного удивило что генерал часто путался в своих ответах, да и
вообще выглядел несколько странно. Анализировать все это Главковерху было
некогда, да и не неохотно. Сазонтьева занимали сейчас мысли далекие от
войны. Он просто выругал своего начштаба за путаницу в ответах и в
нетерпении уставился на дорогу.
Лишь выйдя из машины около больничного корпуса и увидев на ступенях
крыльца Сизова и Соломина с напряженными, скорбными лицами, Александр
понял, что происходит что-то не то, что-то невероятно страшное и жуткое.
- Сань, мы выражаем тебе самое глубокое соболезнование, это так
несправедливо... - начал Сизов.
- Что? - не понял Сазонтьев, зачем-то одевая фуражку. - Вы чего?
Сизов удивленно глянул за Сашкино плече и по бледному лицу начальника
генштаба понял, что тот не решился выполнить порученное ему дело.
- Понимаешь, она хотела рожать сама, без кесарева, а у нее оказалось
больное сердце, - пришел на помощь Сизову Соломин.
То что было потом Сазонтьев помнил слабо. Кажется он крушил какие-то
двери, со звоном падало огромное, цветное стекло, он что-то кричал во все
горло, пытался найти хоть какое-то оружие и сначала перестрелять всех этих
людей в белых халатах, а потом, уже у тела Александры, ему самому
нестерпимо хотелось застрелиться. Безумие кончилось когда ему поднесли
заливающийся плачем белый комок пеленок с красным от натуги лицом. Глянув
на него Сазонтьев сразу увидел маленькие, но столь явные черты лица
Александры - крохотный вздернутый нос, эти характерные, упрямые губы.
Несколько минут он смотрел на дочь, потом поднялся с колен, повернулся,
нашел глазами Соломина и сказал ему:
- Позаботься о ней. Отдай Надьке, она ее воспитает как надо.
После этого он огляделся по сторонам, увидел разбитую в щепки дверь
палаты, испуганные лица заглядывающих в палату врачей, тяжело дышащих
адъютантов, разорванный китель Татарника, наливающийся синевой