"Бенедикт Сарнов. Случай Эренбурга" - читать интересную книгу автора

прохождения книги по инстанциям редактор, делая вид, что искренне желает мне
добра, постоянно возвращался к этому сюжету: "Говорю тебе, вставь Фадеева!".
Но я не сдавался.
Наконец пришла вторая верстка (так называемая сверка). Книга вот-вот
уже должна быть подписана в печать. И тут - телефонный звонок моего
редактора.
- Поздравляю. Ты допрыгался. Цензор категорически отказывается
подписывать твою книгу. И все из-за этого твоего дурацкого списка. Говорил я
тебе, что такая четверка ни за что не пройдет.
- Хорошо, - сказал я. - Оставь только двоих. Все равно кого - хочешь
Зощенко с Платоновым - хочешь Заболоцкого с Пастернаком. Или Пастернака с
Платоновым. Я согласен на любой вариант.
- Ишь ты, какой умный! Нет, брат, так дело не пойдет. Давай двух этих и
двух других.
- Каких других? - валял я ваньку.
- Говорил я тебе: вставь Фадеева!
В общем, после долгих пререканий мне все-таки пришлось уступить. Был
составлен новый список - другая "четверка", в которой рядом с Пастернаком и
Зощенко (их мне удалось отстоять) появились два новых имени: Пришвин и
Асеев. И хоть от Фадеева, на котором он продолжал упорно настаивать, я
отбился, на душе у меня было гадостно. Пришлось все-таки покривить душой. Не
с Пришвиным, нет. Пришвин, к которому я был довольно холоден, что ни говори,
был русский писатель. А вот Асеев, многие стихи которого я по старой памяти
любил, - уж точно советский. И это, конечно, нарушало цельность нарисованной
мною картины.
Конечно, это мое деление писателей-современников на "русских" и
"советских" было в достаточной степени условным.
Позже, лет десять спустя, в одной своей статье я попытался более точно
определить, где пролегала граница между "теми" и "этими". Статья называлась
"Величие и падение "мовизма"". Написана она была в 1978 году - сразу после
появления романа Катаева "Алмазный мой венец". (Напечатать ее мне удалось
только лет пятнадцать, а то и двадцать спустя - уже в новое, постсоветское
время.)
Венчало эту мою статью довольно пространное рассуждение о том, почему
Катаев, как ни старался, все-таки не смог убедить нас в том, что он тоже
принадлежит к той плеяде "гениев", о которых рассказывает его роман, что он
с ними - "одной крови":
"Он добился своего. Было все: и деньги, и доверие начальства, и
собрание сочинений - хоть и не двенадцать, а всего только десять томов и без
золотых обрезов, но солидных, увесистых и с золотым тиснением на переплетах.
И было это в те времена, когда почти каждому из тех, о ком он рассказывает в
своей книге, выпала другая, более высокая честь:

... быть твердимым наизусть
и списываться тайно и украдкой,
при жизни быть не книгой,
а тетрадкой...

Максимилиан Волошин
Вспомним, как сложилась судьба каждого из тех, чьи изваяния Катаев