"Тайны любви" - читать интересную книгу автора (Вильфранш Анн-Мари)

Мадам Ивер у себя дома

В элегантном салоне Ивонны Ивер — огромное трюмо в изящной оправе с узором из лилий, стильная мебель с белой атласной обивкой, по углам четыре бюста тонкого лиможского фарфора, в натуральную величину, на подставках из розового мрамора. И среди всей этой роскоши хозяйка дома выглядела самым изысканным произведением искусства. Ивонна полулежала в кресле стиля модерн, выгнутом наподобие лебединой шеи, небрежно опершись на него одной рукой, вытянув скрещенные в щиколотках ноги с узкими ступнями в мягких комнатных туфельках из белой глянцевой кожи.

Было одиннадцать тридцать утра; в ожидании визитов Ивонна надела роскошный пижамный костюм из белого шифона. Обшлага и воротник облегающего жакета были изящно присобраны, а покрой брюк подчеркивал совершенство линий ее ног. Вышитая на кармане над выпуклостью левой груди буква «И» притягивала взор.

Улыбнувшись, Ивонна плавным жестом подала Арману тонкую руку с длинными пальцами, слишком хрупкими для массивного перстня с рубином и бриллиантами.

«Ах, какая же игра лучей!» — подумал он склоняясь над этой рукой. На атласе кресла — едва прикрытое тонким шифоном стройное тело, цветовые пятна тщательно продуманы: яркая губная помада клубничного оттенка, желтовато-зеленое ожерелье, но главное — блестящие темно-каштановые волосы. Ивонна носила короткую прическу с пробором слева, косая челка прикрывала лоб до правой брови, а по бокам гладкая волна волос ниспадала до мочек ушей. Очевидно, уже в столь ранний час горничная успела основательно потрудиться над прической хозяйки, чтобы создать подобное совершенство.

Обстановка наводит на размышления, подумал Арман, усаживаясь в белое атласное кресло (суперсовременная мебель не имела подлокотников). В самом деле, все убранство салона преследовало цель поразить посетителя, намекнув на неординарную личность хозяйки или даже на загадочные глубины ее души, и увлечь его этими загадками. Обилие белого цвета наверняка символизировало нежность и непорочность юности, неизбежно порождая страстные фантазии о совращении мнимой невинности. Но притязаниям на образ незапятнанной чистоты противоречили и пикантный фасон сверхмодного костюма, и томная поза Ивонны, и ее уверенность в себе.

В общем, заключил Арман, эта женщина — сложная, скрытная и, быть может, даже опасная натура. Совсем не то, что ее сестра, прямая и чистосердечная Мадлен. Мадлен вызывала у него и любовь, и восхищение, и уважение. Ложась с нею в постель, он испытывал настоящую страсть. А дорогостоящая и хитроумно обставленная соблазнительность Ивонны возбуждала его и вместе с тем отталкивала. Но такова уж была природа Армана, что он не мог не воспламениться желанием от одной лишь мысли о том, что легкое одеяние Ивонны — единственная преграда между ее стройным, ухоженным и надушенным телом и его ненасытными глазами, руками и губами.

Однако, поразмыслив, он решил, что под шифоном пижамы должно быть и белье. Острия маленьких грудей Ивонны упирались в легкую ткань, но невозможно было разглядеть, красные ли они, розовые или же коричневатого оттенка. А где сорочка, там и подходящие трусики. Значит, если случится немыслимое и Ивонна по небрежности позволит длинному жакету приподняться до того места, где сходятся воедино ее бедра, темные завитки волос не откроются глазу сквозь полупрозрачную ткань брюк.

Размышления Армана о шелковых вещицах Ивонны немедленно пробудили любопытство его неугомонного дружка, и тот напомнил о себе нетерпеливым подрагиванием. Но, будь Арман вполне честен с самим собой — что редкость для большинства мужчин, — он бы признал, что приветливость Ивонны в сочетании с ее расчетливой чувственностью несколько настораживает. Хотелось бы знать что ожидает ее любовников, когда она теряет к ним интерес? А со столь требовательной женщиной это наверняка происходит регулярно. Неужели она немедленно дает отставку мужчине — выжатому, как лимон, телесно, душевно и материально? Нет, нет, не похоже…

Как бы то ни было, Арман пришел с визитом к ней, а не к Мадлен — и не только потому, что Мадлен как раз уехала в Версаль навестить подругу. Он знал об этом, поэтому и явился на квартиру мадам Ивер. Не с тем, чтобы предстать в роли поклонника и соискателя ее милостей — нет, цель Армана была сложней… и никак его не красила.

Бурный роман с Мадлен, длившийся уже два месяца, поглощал все его существо. Но, по правде говоря, были и еще кое-какие желания, которые он настойчиво стремился удовлетворить. Для Армана, как и для ценителя наслаждений герцога Мантуанского из оперы Верди, слова «Та иль эта», поскольку дело касалось доступных ему хорошеньких женщин, были вопросом немалого значения. Мадлен, Доминика, Сюзетта — у каждой был в любви свой особый стиль! Так чего ради он, Арман — красивый, независимый холостяк, — будет ограничиваться прелестями лишь одной из своих шикарных приятельниц? Странно даже представить такое!

Нет, он не собирался навсегда расстаться с Мадлен! Обнажать ее маленькие груди и, держа в ладонях, покрывать их бесчисленнынежными поцелуями — слишком большое наслаждение, чтобы мужчина в здравом уме мог отказаться от него по доброй воле. А лежать в ее объятиях и входить в ее горячее лоно было для Армана неземным блаженством. Но — ив раю есть свои «но» — сейчас ему хотелось несколько ослабить жар их свиданий, чтобы сохранить время и силы для других встреч.

Поначалу он не знал, как взяться за это, не вызвав опасных подозрений в связях с другими женщинами. В конце концов сам собой возник такой план: Мадлен возвращается к покинутому семейному очагу, оставаясь при этом его любовницей. Это ограничит возможности свиданий у него на квартире, а законные притязания мужа остудят пыл Мадлен настолько, насколько хотел того Арман.

Естественно, только безумец мог бы предложить своей возлюбленной вернуться к мужу — сидя вместе с ней в любимом ресторане за изысканным ужином или в постели в перерыве между нежными любовными сражениями. Вопрос требовал деликатности, и подходить к нему следовало издалека. Идея Армана состояла в том, чтобы подбросить Ивонне мысль о примирении Мадлен с Пьером-Луи, а уж она устроит дело, как сочтет нужным.

Но когда он затронул эту тему после получасовой светской болтовни, то услышал неожиданно резкий ответ:

— Перестаньте вмешиваться в личную жизнь других. Это своего рода тщеславие — считать себя умнее всех и воображать, что вы достаточно понимаете людей, чтобы предлагать свое решение их интимных проблем.

— Но помилуйте, они оба, и Пьер-Луи, и Мадлен, не только мои родственники, но и близкие друзья! — воскликнул Арман. — Можно ли считать тщеславием мое желание способствовать их счастью?

Темно-карие глаза Ивонны смотрели на него с дружелюбием судьи, приговаривающего преступника к пожизненному тюремному заключению.

— Мне известно, что Пьер-Луи приходится вам кузеном. А Мадлен — ваша любовница, — произнесла она наконец. — Поскольку вы решили, что лучше ей вернуться к мужу, я делаю вывод, что она вам надоела.

— Ни в коем случае! Я ее безумно люблю!

— И вашу любовь не смутит мысль о том, что Мадлен ложится в постель с другим — пусть даже это муж?

— Вы жестоки, Ивонна. Мысль о моем сокровище в объятиях другого мучительна, она терзает мне душу. Но, отвлекаясь от нее на мгновение — нечеловеческим усилием воли, поверьте! — и трезво оценивая ситуацию, я считаю, что будущее Мадлен будет более надежным, если она вернется к Пьеру-Луи.

— Следовательно, вы не собираетесь жениться на ней, если она получит развод?

Арман простер обе руки, как бы давая понять, что вполне осознает свое ничтожество и стыдится его:

— Я слишком люблю Мадлен, чтобы желать ей такого мужа, как я. Я, надеюсь, хорош в роли любовника, но, став мужем, неизбежно превращусь в домашнего тирана. Увы, как это ни мучительно для меня, лучшим выходом будет возвращение Мадлен к мужу.

— И все так просто? — тонко выщипанные брови Ивонны словно взлетели.

— Как мы оба знаем, Мадлен оставила Пьера-Луи, узнав о его романе. Теперь, слава Богу, с подружкой покончено — это я знаю точно. Таким образом, ничто не мешает им соединиться вновь.

Ивонна пристально смотрела на гостя, теребя длинными пальцами зеленые нефритовые бусы. Она переменила положение ног, и от этого движения груди под тонким шифоном белого жакета легонько колыхнулись.

— Поскольку вы уже решили будущее Мадлен, а тем самым и Пьера-Луи, вам, вероятно, приятно будет услышать, что он был здесь вчера вечером и умолял ее вернуться.

— Надеюсь, он был трезв.

— Да, и говорил он вполне искренне.

— И что же? Не терзайте меня, Ивонна!

— Думаю, его поведение произвело благоприятное впечатление на Мадлен, как и его заверения, что он избавился от любовницы.

— И она согласилась?

— Это очень серьезный вопрос, — обыденный тон Ивонны противоречил смыслу ее слов, — его следует обсудить со всей тщательностью. Что вы надеетесь услышать от меня? Мадлен сейчас думает об этом…

— Значит, есть надежда, как вы считаете? Я считаю вот что: вы суете нос в семейные дела, которые вас вовсе не касаются. Пускай Мадлен прихватила вас однажды для послеобеденного развлечения, чтобы забыть о своих супружеских разочарованиях, — но это не дает вам права вмешиваться в частную жизнь посторонних людей. В конце концов, Мадлен моя сестра, и я дорожу ее доверием.

— Тысяча извинений! — поспешил воскликнуть Арман, изобразив на лице самую очаровательную из своих улыбок. — Мое искреннее желание поправить дело и вправду может показаться навязчивым. Простите меня, Ивонна.

Она ответила сдержанной улыбкой, которая нарушила душевный покой большего числа мужчин, чем мог вообразить Арман, наклонилась к нему и слегка притронулась к рукаву его пиджака — Ивонна знала очарование этого жеста.

— Арман, мы знакомы уже несколько лет, и я чувствую, что могу говорить с вами откровенно. Мадлен еще не решила окончательно, но я уверена, что она вернется к Пьеру-Луи, и очень скоро.

— Я буду этому рад, — тут он коснулся ее руки.

— А уверена я потому, что прошлой ночью Мадлен позволила мужу остаться с ней.

— Что?! Остаться здесь? И они занимались любовью?

— Я не строю догадок о том, что происходит между женщиной и ее мужем, когда они ложатся в постель после долгой разлуки, — ответила Ивонна с неслыханной даже для нее чопорностью, — но когда я видела сестру утром перед отъездом в Версаль, по блеску в ее глазах я догадалась, что она довольна этим событием.

Свидетельство Ивонны вызвало в сердце Армана ревность — такую неистовую, что он напрочь забыл цель своего визита и больше не думал о том, как заручиться ее поддержкой, чтобы примирить Мадлен с Пьером-Луи. Известие о предполагаемом восстановлении супружеских отношений ничуть его не обрадовало, зато услужливое воображение нарисовало картину: его возлюбленная и его соперник, обнаженные, ложатся в постель. Он отчетливо увидел, как Пьер-Луи ласкает груди Мадлен и целует нежные коричневато-розовые бутоны сосков.

— Вам плохо? — осведомилась Ивонна. — Вы так внезапно побледнели.

Но лихорадочные фантазии уже увлекли Армана к худшему: он представил, как Пьер-Луи своими грубыми руками раздвигает стройные бедра Мадлен, стремясь запечатлеть поцелуй на завитках каштановых волос. И наконец — о ужас! — наваливается на ее гладкий живот и втыкает в ее лоно свой мерзкий прибор!

— Может быть, велеть горничной принести вам стакан воды? — спросила Ивонна то ли сочувственно, то ли с видимостью сочувствия, поскольку догадывалась о причинах замешательства Армана и находила его терзания в высшей степени забавными.

— Нет, благодарю, — он постарался овладеть собой. — Просто минутная слабость. Накануне вечером я выезжал и, видимо, выпил лишний бокал шампанского. Все уже прошло, уверяю вас.

— Ах, все мы слишком часто развлекаемся по ночам, это вредит здоровью, — Ивонна понимающе улыбнулась, — но нельзя же сидеть дома до полного отупения. Идите сюда, сядьте рядом и расскажите, где вы были вчера вечером. Наверное, на танцах в «Акациях»?

Арман послушно поднялся с кресла и присел рядом с нею на кресле. Чувства его все еще пребывали в смятении, но он взял себя в руки; кулаки уже не сжимались в бессильной жажде отколотить Пьера-Луи за то, что тот переспал с собственной женой. Он смотрел на Ивонну с плохо скрываемым раздражением, как какой-нибудь старинный деспот, готовый казнить посланника, принесшего неприятную весть. Меньше всего ему хотелось вести светский разговор о танцах в ночном клубе.

— Я поражен тем, что вы позволили Пьеру-Луи остаться здесь с Мадлен на всю ночь, — в его словах слышался упрек. — Я отлично помню, не так давно вы мне рассказывали, как отказались впустить его, чтобы он не расстраивал Мадлен. Это было в тот самый вечер, когда он попросил меня уговорить ее вернуться…

— Времена меняются, — Ивонну задел его тон. — Вчера он не обижал Мадлен, а наоборот, доставил ей удовольствие. Как знать, может быть, он сумел дать ей не только наслаждение, но и любовь. Мне, признаться, трудно понять ваше отношение к Мадлен. Вы как будто досадуете, что она счастлива! И со мной вы ведете себя не слишком любезно; более того, я нахожу ваши манеры просто оскорбительными. Находясь в моем обществе, вы только и думаете о взаимоотношениях Мадлен с ее мужем, а на меня совсем не обращаете внимания!

— Ах, прошу прощения! — Арман опешил от мысли, что может произвести на нее дурное впечатление. — Наверное, мне лучше уйти?

Ивонна слегка придвинулась к нему и положила руку ему на бедро.

— Нет, я вам не позволю уйти отсюда в дурном настроении. — Теперь она обращалась к Арману с чарующей улыбкой. — Я, конечно, понимаю, что вы должны были почувствовать, узнав, что вашему роману с моей сестрой приходит конец. Она очень привлекательная женщина, и вы наверняка привязались к ней. Нетрудно понять и ее интерес к вам: вы очень недурны собой и на редкость милы — когда вы в духе.

Тщеславный Арман был падок на лесть — на этом-то и строился расчет Ивонны. Ее рука переместилась по его бедру лишь на долю сантиметра, но он ощутил тепло ладони сквозь тонкую шерстяную ткань.

— Мужчины с черными вьющимися волосами и карими миндалевидными глазами действуют на меня неотразимо, — Ивонна вздохнула, — но опыт подсказывает, что внешность — еще не все. Возьмите книгу: она может иметь роскошный переплет из дорогой кожи, золотой обрез — и оказаться такой скучной, что читатель заснет на первой странице. Вы красивый мужчина, мой дорогой Арман, но хороший ли вы любовник?

— Честь имею сообщить, что ни одна из знакомых мне дам ни разу не пожаловалась, — ответил он, не сдержав горделивой улыбки. Скосив глаза, он наблюдал за рукой Ивонны на своем бедре — она уже не лежала неподвижно, а весьма уверенно продвигалась вверх, туда, где быстро креп его неугомонный приятель.

— О, я не сомневалась, что сестра вами довольна. Но ведь она так неопытна, единственный мужчина, кого она могла с вами сравнить, — ее муж. А Пьер-Луи, как я подозреваю, очень банален в постели. — Она слегка развернулась к Арману, подогнув вытянутые ноги и тесно сжав колени. Лицо ее было спокойно, но розовый кончик языка показался меж приоткрытых губ, левая рука поднялась, и кончики пальцев прижались к карманчику с монограммой. Небрежным жестом, будто поднимая руку к прическе, она погладила свою грудь под пижамой. — Судя по выражению вашего лица, вы хотели бы ласкать меня так. Вы, возможно, притязаете даже на то, чтобы просунуть руку под жакет!

Арман уже позабыл все свои опасения насчет Ивонны, тем более что жизнерадостный дружок все настойчивей напоминал о себе.

— О, я был бы польщен… — Он потянулся к Ивонне, но та оттолкнула его свободной рукой и велела сидеть смирно.

— Но… — Арман замялся.

— Потрудитесь выражаться членораздельно — предупредила она. — Косноязычные мужчины в высшей степени скучны.

— Дело не в том, Ивонна, что мне не хватает слов. Я не вполне понял ваши намерения. Вы потрясающая женщина, вы сами это знаете, и я сгораю от желания заключить вас в объятия…

— Разумеется, сгораете, — отозвалась она с безмятежным видом, меж тем как пальцы блуждали по груди, зажигая в нем страсть, — ну и что? Я вовсе не обязана уступать вашим желаниям.

— Но сама природа обязала вас! Вы созданы столь совершенной для того, чтобы наслаждаться радостями жизни во всей их полноте, — возразил Арман с улыбкой, уловив ее настроение.

— Возможно, и так, но я знаю себе цену. Я не какая-нибудь дурочка, которая позволяет походя использовать себя любому, кому придет охота облегчиться. Я красива и очень желанна… Я знаю, какое наслаждение могу дать мужчине, а. вы — что вы можете мне дать?

Вместо ответа Арман принялся обеими руками расстегивать брюки сверху донизу. Он делал это не торопясь, но и не мешкая — справился с пуговицами и широко раздвинул края бледно-голубой шелковой рубашки.

— Вы весьма откровенны! — Ивонна наконец-таки потеряла свою невозмутимость. — Я хотела услышать от вас о вашем умении и опыте в любви — а вы вместо этого обнажились! — Вырвавшийся на свободу жеребец Армана маячил перед ее испытующим взором.

— Бывают случаи, когда силу чувств невозможно выразить словами, — объяснил он.

— Возможно, — Ивонна подняла глаза и посмотрела ему в лицо. Ее брови изогнулись в сдержанном веселье.

— Как вы открыто признали, вы очень красивы и желанны, — продолжал Арман. — Доказательство тому — здесь, в моей руке. Он никогда не лжет! Свое одобрение или неодобрение он выражает со всей прямотой.

— Выглядит он многообещающе, — согласилась Ивонна таким тоном, как будто оценивала фрукты в лавке, решая, купить их или нет. — Размер вполне удовлетворительный, и кажется он крепким… в данный момент. И этот темно-красный, почти пурпурный тон живой страсти — он всегда так волнует меня…

Разумеется, Арман был согласен с каждым словом, сказанным ею при осмотре его верительных грамот. Он сидел, широко расставив ноги, и наливался гордостью от восхвалений. Вот уж действительно проницательная женщина, думал он, быть может, способная оценить его достоинства лучше, чем Мадлен!

— Но увы, — продолжала Ивонна с оттенком пренебрежения, — всему миру известно, что эта часть мужского тела бывает до крайности неразборчива в тот момент, когда увеличивается в размерах. Ни красота, ни утонченность не имеют значения для этого пирата: стоит любой кухарке средних лет нагнуться задрав подол, — и он стремглав рвется к тому малопривлекательному предмету, который находится у нее между ног.

— Если ваш опыт общения с мужчинами именно таков, я вам от души сочувствую, ибо ваши знакомые недостойны вас… — По правде говоря, Арман знал, что эти слова — истинная правда.

— А себя вы считаете достойным, не так ли? Вы не такой, как другие, вы лучше понимаете истинные ценности, да?

— Коротко говоря — да, хоть я и не хотел бы хвастаться. — Арман с улыбкой следил, как ее длинные пальцы скользят вверх, к его восставшей плоти. — Едва я достиг возраста, когда стал увлекаться женщинами, в интимные друзья я выбирал только лучших из них. Другие мужчины, возможно, не преследуют столь высоких целей, но я чувствую потребность любить тех женщин, которые отмечены красотой и утонченностью, говоря вашими же словами.

— Похоже, у нас с вами много общего, — Ивонна улыбнулась, — но как вы думаете, Арман, не бывает ли поиск лучшего порою утомителен, не ведет ли он к разочарованиям? Поначалу кажется, что партнер на удивление полно отвечает самым сокровенным твоим желаниям, а затем выясняется, что он не способен порадовать ни твою плоть, ни твою душу. Бесконечные поиски совершенства могут довести до отчаяния. — Теперь она крепко держала мужской жезл, похоже решив воспользоваться его силой и твердостью

— Ваши слова совершенно справедливы Подобно художникам, мы стремимся к недостижимому совершенству, но, сколько бы нам ни выпало разочарований, от цели мы не откажемся.

— Как хорошо вы говорите, — вздохнула Ивонна. — Я начинаю верить, что вы можете оказаться достойны меня. По крайней мере вы заслужили возможность показать, насколько хорошо вы меня понимаете.

Она отпустила его и сняла через голову свой белый шифоновый жакет — пуговицы на нем были лишь украшением и не расстегивались. Под жакетом была тонкая сорочка из молочно-белого шелка с глубоким вырезом, обнажавшим ложбинку между грудей. Тонкие бретельки удерживали ее на изящных плечах. Арман замер от восхищения, а Ивонна меж тем высвободила подол сорочки из брюк и сбросила ее, оставшись обнаженной до пояса. Он впился взглядом в ослепительные холмики, чью крутизну еще сильней подчеркивали выступающие соски соблазнительного коричневато-розового оттенка.

— Нам не помешают… здесь? — выдавил Арман.

— О, нет, слуги обучены не беспокоить меня, когда я уединяюсь с близким другом. Дети на прогулке с няней, а Мадлен, как вы знаете, уехала на весь день.

Ивонна ни словом не вспомнила о своем муже. Жан-Роже бывал на этой квартире лишь наездами, и сегодня, судя по ее молчанию, она не ждала супружеского визита вежливости.

— Итак? — она казалась раздосадованной тем, что Арман не выказал восхищения ее красотой. — Надеюсь, вы не думаете, что я разоблачаюсь перед каждым визитером?

Арман был глубоко польщен происходящим: ему удалось так воздействовать на Ивонну, что она обнажилась перед ним в собственной гостиной! И она, отбросив свою обычную прохладную сдержанность, соглашалась видеть его здесь, в этом белом атласном кресле, в распахнутых брюках, с торчащим вверх орудием страсти. Арман был достаточно самонадеян, чтобы поверить, будто ему первому удалось склонить Ивонну к такой интимной непринужденности за порогом спальни.

К тому же его чрезвычайно развеселила досада Изонны оттого, что он тут же не упал на колени, умоляя позволить ему покрыть поцелуями обнаженную грудь. Он собирался подыграть ей в ее игре, сохраняя самообладание — по крайней мере внешне, потому что его возбужденный приятель весь дрожал» молчаливо домогаясь своих природных прав.

— У вас самая восхитительная грудь в мире, — сказал Арман с чарующей улыбкой. — А нежный молочный оттенок кожи так изысканно контрастирует с зеленью ожерелья. Я в высшей степени польщен тем, что вы мне позволили, просто подавлен вашей щедростью!

— В самом деле. — Ивонна все еще проявляла недовольство тем, что единственным откликом на ее обнаженные прелести были слова. — Но он, я вижу, ничуть не подавлен, — тут она впервые сжала предмет упрека всей ладонью и принялась поглаживать быстрыми, нервными движениями.

— Дорогая Ивонна, вы ставите меня в трудное положение, — пробормотал Арман, пытаясь сохранить видимость спокойствия, хотя прикосновения Ивонны вызывали в нем сладострастную дрожь. — Всего минуту назад вы утверждали, что тот член тела, который вы держите в руках, не видит различий между красавицей-аристократкой и ее толстой кухаркой, что он одинаково рад войти и к непривлекательной, и к восхитительной женщине. Если бы у меня хватило дерзости признаться, что эта часть моего тела испытывает сумасшедшее желание проникнуть в вас, вы можете подумать, что в моем теперешнем состоянии мне сгодится любая, кто бы ни согласился, пусть даже ваша кухарка. И вы смертельно оскорбитесь…

— Что вы! — воскликнула Ивонна. — Ведь я знаю, что вы пришли в это состояние-, увидев мою грудь, значит, вы хотите любви именно со мной. Не беспокойтесь: я поняла вас правильно.

Арман затруднился дать оценку ее логике, но охотно согласился, что именно прелестная грудь Ивонны вызвала в нем страсть к ней — и лишь к ней одной.

— Разумеется, я знаю, какое впечатление производит моя грудь на мужчин, — Ивонна продолжала невозмутимо гладить Армана. — Я открыла ее для вас, и вот мы видим этот член вашего тела, увенчанный пурпурной диадемой, в наилучшей форме. Вы так взволнованы тем, что я показала вам, что он достиг полной длины и толщины и стал твердым, как ручка от метелки.

— Он еще не в самой полной силе, Ивонна, но… приближается к ней, — легкая дрожь наслаждения пробежала по животу Армана — Лучше всего он бывает тогда, когда сокрушительный экстаз заставляет его сжаться и выплеснуть свою радость. Но стоит ли вашим прекрасным карим глазам видеть это — куда большее удовольствие вы можете испытать иным способом.

— Ах, вы и в самом деле настолько самонадеянны, что считаете себя достойным самой интимной дружбы со мной? — Ивонна медленно провела кончиком языка по ярким губам.

— Вы одна вправе решать, кто этого достоин. — Арман по-прежнему с огромным трудом сохранял беззаботный вид, но чувствовал, что вот-вот выйдет из роли и будет умолять Ивонну о снисхождении.

— Я еще не решила окончательно, что с вами делать, Арман… — Ему показалось, что дыхание Ивонны участилось, а щеки слегка порозовели.

Как бы то ни было, он протянул руку и принялся ласкать ее груди, перекатывая между пальцами их торчащие кончики. Ивонна не оттолкнула его и не воспротивилась, когда он, наклонившись, коснулся их языком Услышав ее вздох, он просунул ладонь меж ее бедер и стал их ласкать сквозь тонкий шифон. Вскоре она задрожала от удовольствия и рука Армана устремилась под одежду, но тут Ивонна прошептала: «Подожди минутку!»

Он выпрямился и смотрел с бешено бьющимся сердцем, как Ивонна расстегивает две пуговицы сбоку у пояса брюк. Подцепив длинными пальцами белоснежные трусики, Ивонна спустила их вместе с брюками до щиколоток безупречно гладких ног — и Арман громко вздохнул от восхищения. Вскочив с кресла, он опустился на одно колено на ковре и снял с ног Ивонны мягкие туфельки, а потом помог ей освободиться от упавшей одежды.

Колени ее по-прежнему были плотно сжаты, так что Арман мог видеть лишь завитки каштановых волос под животом, где сходились бедра. Взяв в ладони оба колена, он решительно их раздвинул, открывая главное сокровище Ивонны. Кудряшки подлинней, чем у сестры, отметил он про себя, а вид продолговатых темно-розовых лепестков заставил его судорожно вздохнуть от вожделения. Ивонна застыла на миг, позволяя созерцать себя, а затем подняла босую ступню с высоким подъемом; пальцы с ноготками, сияющими алым лаком, потерлись о лафет трепещущего орудия страсти.

— Погляди-ка, он еще окреп, как только я избавилась от трусиков. Но больше он уж, верно, не станет?

— Станет, — нетерпеливо выдохнул Арман. — Когда войдет в тебя! Тогда ты почувствуешь всю его мощь — и испытаешь блаженство!

Эти слова еще больше возбудили Ивонну. Дыхание ее участилось, рот приоткрылся, а веки томно опустились. Арман поднес к губам ее ступню, держа за щиколотку, и перецеловал все пальчики. Едва он отпустил ее, Ивонна сжала обеими босыми ступнями его истомившегося дружка и стала медленно водить вверх-вниз.

— Когда войдет в меня? — переспросила она, удивленно приподняв тонкие брови. — Но об этом я ничего не говорила. Я еще не решила насчет вас, Арман. С чего вы взяли, что вам будет позволено затолкать в меня столь заурядный на вид предмет?

— Заурядный?! Минуту назад ты сказала, что находишь его потрясающим.

Ивонна повела плечами, груди встрепенулись.

— Может быть, я что-то такое и сказала из вежливости, но вы наверняка не так наивны, чтобы верить всему, что говорится. Прошу вас уяснить, что я повидала предостаточно таких мужских игрушек и знаю, о чем говорю. Надо отдать вам должное, ваша — несколько больше средних размеров, но это еще ничего не значит.

— Ваши слова напомнили мне о моем дяде Анри, — мягко сказал Арман, вздрагивая от прикосновения босых ног Ивонны. — Думаю, вам приходилось с ним встречаться. Он большой знаток вин. Завяжите ему глаза и дайте всего один глоток из бутылки без этикетки — он безошибочно назовет местность виноградник и срок выдержки. Увы, за годы прилежного дегустирования он сделался настоящим экспертом, но утратил способность наслаждаться вином. Его внимание приковано к определению вкусовых оттенков и сравнению с другими винами, которые ему приходилось пробовать. Он пьет вино без удовольствия.

— По-моему, ваша игрушка еще подросла, — заметила Ивонна, никак не откликнувшись на эту маленькую притчу. — Вы расписали мне, какой вы превосходный любовник, и я, естественно, хочу посмотреть на то, что — как вы рассчитываете — должна буду принять в себя. Я привыкла иметь все самое лучшее, так что не рассчитывайте меня провести. Если я, паче чаяния, пойду на риск и разрешу вам продолжить, я вправе рассчитывать на подтверждение ваших обещаний.

— С величайшим удовольствием, — пробормотал Арман. — Вам не придется жалеть.

Он раздвинул ее щиколотки и, стоя на коленях, приблизился к Ивонне настолько, что самая нетерпеливая часть его тела дерзко уперлась в ее теплый живот. Его руки скользнули вверх, к раскинутым бедрам, и он хотел было уже вонзиться в нее, но Ивонна прикрыла рукой темно-каштановые завитки, преграждая ему путь.

— Только не так, — сказала она строго. — Это плохое начало, Арман. Я люблю наслаждаться ощущением мужского тела на мне, лежа на спине. Возможно, я покажусь старомодной в этом пристрастии — я слышала, современные девицы предпочитают распластать мужчину на постели, а самой усесться сверху. Но я не люблю таких вещей. Полнее всего я ощущаю себя женщиной, когда сильный мужчина подминает меня под себя, когда он лежит между моих ног, и я вся в его власти.

Повернувшись, Ивонна растянулась во весь рост на белом кресле. Руки она заложила за голову, словно в знак полной капитуляции, но стройные ноги по-прежнему были плотно сжаты. Арман поднялся на ноги, снял синий в полоску пиджак и галстук-бабочку — для удобства в предстоящей сладостной битве. Ивонна улыбалась ему, но не нежной улыбкой женщины, ждущей, когда любовник возьмет ее в объятия и вознесет к вершинам наслаждения. То было вежливое выражение ободрения, с каким женщина смотрит на продавца, помогающего ей примерять туфельки.

Увидев, что Арман готов к атаке и сжимает в руке свое несокрушимое орудие с побагровевшей обнажившейся головкой, Ивонна нарочито медленно развела бедра. Арман смотрел, как они расходятся в стороны на белом атласе. Постепенно все открылось его взгляду: вначале темно-каштановое руно, затем нежный пах, где волосы росли не так густо, и наконец продолговатый желобок в ее плоти. Он всхлипнул от восторга, а ноги продолжали раздвигаться, сантиметр за сантиметром…

Гибкость Ивонны в позе любви поразила его: она развела ноги шире, чем он полагал возможным для любой женщины, кроме танцовщицы канкана из Фоли-Бержер или цирковой акробатки. Когда колени Ивонны оказались на уровне краев кресла, она спустила на пол босые ступни. Арман опустился на колени между ее раздвинутых бедер, почти потеряв голову при виде удлиненных розовых губ, так широко раскрытых в этом положении, что хорошо был виден секретный бутон, влажный и набухший.

Больше Ивонна не рассуждала о том, достоин ли Арман войти в этот приют любовного томления. «Иди ко мне, — прошептала она, — ты же за этим сюда явился!» Разумеется, она ошибалась — утром, придя к ней с визитом, Арман был далек от мысли заняться с ней любовью, но Ивонна в своей самоуверенности считала, что первейшей жизненной целью любого красивого мужчины должно быть поклонение ей и стремление овладеть ею. Но сейчас Арман вовсе не собирался оспаривать ее убеждений — в мгновение ока он оказался на ней и нетерпеливой рукой направил свое оружие.

— О! — вскрикнула Ивонна, когда его натиск достиг цели, но, было ли это выражением удивления, неодобрения или удовольствия, Арман не мог понять. Только что Ивонна настаивала на том, что предпочитает, лежа на спине, принимать на себя тяжесть мужчины, чтобы отдаться ему во власть, — но в следующее мгновение произошло нечто совсем иное. Раскрывшись невероятно широко и вобрав его в себя, она подняла с пола стройные ноги и сомкнула их на спине Армана словно стальной капкан, так что в действительности именно он оказался беспомощным пленником.

Она двигалась под ним, жаркое лоно охватывало его напряженную плоть и скользило вдоль быстрыми, нервными толчками. Арман немедленно включился в действие, погружаясь и выходя обратно, но тут Ивонна плотнее стиснула ноги у него на пояснице и руки на лопатках, так что он оказался обездвижен. Ивонна удерживала его; живот Армана прижимался к ее животу, а его грудь расплющивала ее твердые соски. «Лежи тихо, Арман!» — отрывисто прикрикнула она.

Он мог разомкнуть объятие только силой, потому не оставалось ничего иного, как повиноваться, пока Ивонна, находясь внизу, делала с ним все, что хотела. Не то чтобы это было важно — результат был тот же самый, как если бы Арман был активным партнером, а она оставалась пассивной.

Чувства Армана уже вознеслись в бурном крещендо, приближаясь к апогею, когда вдруг его поразило выражение лица Ивонны. Взгляд ее темно-карих глаз остекленел, губы растянулись в неподвижной холодной усмешке; она, очевидно, не осознавала, где находится и с кем.

Оргазм Ивонны наступил легко и быстро. Лицо свела судорога, рот раскрылся так широко, что улыбка превратилась в гримасу, обнажая все зубы, руки стиснули Армана так что он едва не задохнулся. Она мостиком выгнула над креслом узкую спину, увлекая Армана в себя на предельную глубину — ощущение было столь пронзительным, что он немедленно излил в нее свою страсть.

Но наслаждение Ивонны миновало так же быстро, как пришло. Она развела руки, сжимавшие Армана, и, взяв его запястье, повернула так, чтобы взглянуть на часы. Он еще содрогался в последних волнах экстаза, когда она оттолкнула его от себя.

— Я не думала, что прошло столько времени! — Она выскользнула из-под него с проворством, выдававшим немалый опыт. Арман повернулся на спину и, нацелившись в потолок все еще напряженным, мокрым клинком, стал наблюдать, как Ивонна, стоя спиной к нему и демонстрируя упругую маленькую попку, надевает белье.

— Не пойму, к чему такая спешка?

— Потому что в час дня у меня завтрак с герцогиней де Бомарше и еще несколькими друзьями — и всего пятнадцать минут на то, чтобы восстановить разрушения, произведенные вами, наложить новый макияж и одеться, прежде чем я исчезну!

— Жаль, что мне не удалось удержать ваш интерес ко мне дольше нескольких мгновений, — ответил Арман с величайшим неудовольствием, вставая, чтобы застегнуть брюки и повязать галстук.

— Что? Не говорите глупостей, Арман, — это было очень мило.

— И только? — он был взбешен ее бесцеремонностью. — В таком случае не стану вас больше задерживать.

Он дошел уже до середины салона, надевая на ходу пиджак и дрожа от негодования, когда Ивонна догнала его и остановила, обвив руками его шею. Она успела надеть трусики и сорочку, но пижаму держала в руке; он ощутил на щеке мягкое прикосновение шифона.

— Не будьте же таким обидчивым, мой дорогой, иначе нам никогда не стать добрыми друзьями. Сожалею, что мне приходится так быстро покинуть вас, когда мы только начали узнавать друг друга, но об этом завтраке я договорилась больше недели назад, и было бы в высшей степени невежливо отказываться перед самой встречей. Вы ведь понимаете?

Она стояла так близко, что Арман чувствовал кончики ее грудей под тонкой сорочкой и вдыхал ароматное тепло ее тела, смешанное с запахом дорогих духов. Это так раздразнило его чувства, что он не смог удержаться. Он просунул руку под сорочку и захватил пригоршней теплую плоть ее живота, движимый отчасти желанием, но отчасти и гневом. Вслед за тем его рука проникла в трусики, нащупала густое руно и стала ласкать влажные лепестки.

— Нет… мне в самом деле нужно идти, — прошептала Ивонна, касаясь губами его щеки. — Я опоздаю из-за вас.

Но пальцы продолжали свое дело в скользком тепле устья, и Ивонна, выгибая тело, прильнула к нему животом.

— Вы не должны… — но босые ноги на ковре приняли позицию, словно подсказывающую Арману, что он должен.

И он продолжил: стоя на белом пушистом ковре посреди салона, поимел Ивонну (как отметил позже с большим удовлетворением) точно так же, как она имела его на шезлонге. Искусными пальцами он дразнил секретный бутончик, а она вздыхала, прислонясь к нему, с затуманенным взглядом прижималась щекой к его щеке. Потом, гораздо скорее, чем он ожидал, негромко вскрикнула и обмякла. Но лишь на мгновение — почти тут же она шагнула прочь и стала надевать брюки.

— Я приеду к вам сразу после завтрака. — Она послала Арману улыбку, которая могла означать и прохладное расположение, и вежливую отстраненность. — Ждите меня после трех.

Направляясь к Елисейским полям в поисках подходящего ресторанчика, Арман, однако, был не в восторге от того, как провел утро. Ивонна была из тех бесцеремонных женщин, которые беззастенчиво используют мужчин для удовлетворения своих потребностей, даже не скрывая этого, — и Арман значил для нее так же мало, как и сотня других, с которыми она занималась любовью. Сотня? Быть может, и тысяча — кто знает…

Арману удалось отчасти восстановить справедливость, когда он рукой довел Ивонну до экстаза и при этом наблюдал за выражением ее лица, но обида до сих пор не проходила. И дело было не только в Ивонне, хищнически овладевшей им с той же беззаботностью, с какою она выкуривала сигарету.

В конце концов он пришел к глубоко обескуражившему его выводу, что судьба его — быть жертвой злокозненных женщин. Прекрасная внешность, модный гардероб, наконец, талант в любовной игре — увы, все эти качества, похоже, меньше способствовали успеху Армана у хорошеньких женщин, чем его беззащитность. Стоило соблазнительнице бросить взгляд на него — и она уже знала, что этого мужчину можно использовать как угодно, достаточно обнажить перед ним свой бюст и разрешить целовать его.

Ивонна употребила его, чтобы поразвлечься часок перед завтраком. Ее сестра Мадлен употребила Армана для мести мужу. Арман этого долго не понимал; лишь известие, что она провела ночь с Пьером-Луи, открыло ему глаза. Сюзетта искала замену Пьеру-Луи, у которого была на содержании. И Доминика тоже использовала мужчин для своих целей… правда, с ней было так весело, что ее можно простить. А все прежние подруги, обожаемые Арманом и уверявшие, что обожают его?

Эти мысли раздосадовали Армана — как всякий мужчина, он хотел быть любимым за свои достоинства. Когда в середине дня Ивонна приехала к нему на квартиру, она была в приподнятом настроении после превосходного завтрака и беседы со своими знатными друзьями. Арман пребывал в совершенно ином расположении духа. Мрачные размышления о том, что он из-за собственных пристрастий становится легкой добычей женщин, приводили его в циничное настроение.

«Если они таковы, — сказал он себе, — что ж, тем хуже для них! Я буду поступать, как они: брать, ничего не давая!»

Преисполнившись хладнокровия, Арман с бесстрастной вежливостью поцеловал руку Ивонны, будто они не виделись давным-давно, а нынешнего утра вовсе не было, будто никогда Ивонна не раздевалась перед ним в собственной гостиной и он не наслаждался ее стройным телом. Арман помог ей снять пальто с меховым воротником и, ни слова не говоря, повел прямо в спальню.

Для завтрака с герцогиней Ивонна оделась в короткое простое платье из серовато-зеленого бархата, с узкими рукавами, украшенными кружевом, и глубоким декольте, подчеркивающим замечательную стройность ее фигуры. Неяркий тон материи оживляли плоские пуговицы из слоновой кости, тянувшиеся в ряд от выреза до кромки платья. Другим украшением служили подобранные в пару брошки в виде больших бабочек. Бриллиантовые насекомые с глазами-изумрудами присели на остриях ее сосков.

Она снисходительно наблюдала, как Арман снимает пиджак; яркие губы приоткрылись, чтобы сделать замечание о недостатке тонкости и неуместной прямолинейности. Но колкость так и осталась у нее на губах, а лицо приняло негодующее выражение — Арман, наклонившись, подхватил ее под коленки и бросил навзничь в изножье кровати.

— Что вы делаете, черт побери? — вскричала она, вмиг утратив сдержанность, когда Арман втиснулся между ее ног. Игнорируя кокетливую застежку платья, он попросту задрал подол. Белые атласные трусики Ивонна сменила на прозрачные черные.

— Дорогая, вы надели для меня самое потрясающее белье, — Арман не обращал внимания на возгласы протеста, гладя бедра Ивонны над краем черных шелковых чулок — Как шикарно оно выглядит!

Чтобы удержать Ивонну в беспомощном положении на спине, он поднял ее ноги кверху и, обхватив их одной рукой, крепко прижал к груди. Она отчаянно стремилась освободиться, выкрикивая ругательства; от усилий ее маленькая круглая шляпка слетела с волос и покатилась по постели. Не обращая внимания на крики, Арман подтянул ее ноги еще выше, приподняв ей зад, и стащил с нее хорошенькие трусики.

Держа Ивонну за щиколотки, он забавлялся с ней, медленно разводя ее ноги, так что его восхищенному взору открывались темные завитки и розовые губки, и еще медленнее сдвигая вновь. Когда он опять обнажил ее прелести, Ивонна крикнула, покраснев от злости:

— Не смейте, прекратите немедленно!

— Ах, вам не терпится увидеть орудие вашего и моего наслаждения, — крепко обнимая одной рукой ее ноги, Арман расстегнул и спустил брюки. Его возбужденный приятель рванулся вперед с такой прытью, что мигом Уперся в нежные ляжки Ивонны.

— Нет! — задыхалась она, но Арман, придерживая ее за щиколотки, снова слегка раздвинул ей ноги, чтобы продемонстрировать свою выпирающую гордость.

— Сегодня утром, у вас на шезлонге, я был поражен великолепной грацией, с которой вы раздвигали для меня ноги. Я должен еще раз увидеть, как вы это делаете.

Медленно-медленно — разумеется, против воли Ивонны, продолжавшей сопротивляться, он разводил ее ноги, размышляя, как далеко можно зайти, чтобы не разорвать ее пополам. Руки Армана, сжимавшие ее щиколотки, уже были раскинуты до предела на уровне плеч, а Ивонна все еще не выказывала признаков страдания, хотя вид у нее был до предела возмущенный. В этой позе тонкие лепестки ее цветка широко раскрылись; Арман, согнув колени и наклонившись, приблизил к ним пурпурную головку. Медленный толчок — и он очутился внутри, а Ивонна издала пронзительный вопль протеста.

— Утром вы говорили, что обожаете лежать на спине, в беспомощном положении, — заметил Арман, проталкиваясь глубже, — ну как, Ивонна, сейчас вы чувствуете себя достаточно беспомощной?

Она попыталась согнуть ноги и прикрыть уязвимое место, но Арман силой удерживал их выпрямленными.

— У вас очень красивые ноги, — пробормотал он, медленно сводя их вместе, — длинные и восхитительной формы. А эти стройные бедра, продолговатые икры и тонкие щилотки! Нежный цвет вашей кожи, просвечивающей сквозь шелк, — ах, это само совершенство!

— Пустите же меня, — взмолилась Ивонна. Комплименты несколько умерили ее ярость. — Пустите, и тогда мы останемся друзьями.

— О, мы непременно останемся друзьями, — заверил Арман. — Разве кто-нибудь когда-нибудь так любил ваши ноги, Ивонна? Не мне ли принадлежит честь быть первым?

Вряд ли они сознавали, насколько комичное зрелище оба представляли собой в тот момент: Арман в спущенных до щиколоток брюках, с голым задом, судорожно пляшущим над ее нежным лоном, и Ивонна, обнаженная от талии до верхнего края чулок, с беззащитными ягодицами, прижатыми к животу Армана, с ногами, задранными по обе стороны его головы. Выше пояса ее тайные прелести были скромно прикрыты облегающим платьем с бриллиантовыми брошками. Широко раскрытые руки были стиснуты в кулаки: все происходило не так, как ей было угодно.

Арман объявил о своем намерении заняться любовью с ее ногами, — каким бы странным не казалось это намерение. И в самом Деле, прикосновения к скользкому шелку чулок неимоверно возбуждали его. Повернув голову, он жадно припал губами к тонкому черному шелку, и Ивонна сквозь ткань ощутила на икре его влажный язык.

— Вы с ума сошли! Пустите меня, извращенец!

Тихо застонав от наслаждения, Арман усилил свои ритмические толчки, наращивая темп и заставляя ноги Ивонны вздрагивать отзываясь на его порывы. Сняв с нее остроносую черную туфельку, он поднес к лицу ступню Ивонны и осыпал ее поцелуями сквозь легкий шелк. Возбуждение Армана грозило перейти в безумие, пылающий живот еще сильней прижался к упругим ягодицам Ивонны, движения стали неистовыми.

— О Ивонна, любовь моя! — выдохнул он в последнем усилии.

— Нет! — взвизгнула она, видя, что Арман на грани экстаза. — Не смей! Я так не хочу!

Но протест ее опоздал, даже если бы Арман пожелал внять ему. Содрогаясь и пылая, он вонзался в нежную плоть с широко раскрытыми невидящими глазами. Он уже не понимал, в чьем теле находится — Ивонны ли, Мадлен или какой-то другой женщины…

— Боже мой! — с отвращением простонала Ивонна, но не успели замереть ее слова, как глаза Армана закатились, тело забилось в конвульсиях, а горячий рот впился в ее правую ступню. — Боже!.. — повторила она, на этот раз совсем по-другому, потому что оргазм Армана немедленно поверг все ее существо в экстаз, заставив извиваться на постели.

Отдышавшись, Арман снова сжал ее щиколотки, разводя ноги на всю ширину, чтобы полюбоваться своим длинным мокрым орудием, все еще наполовину погруженным в розовое отверстие. Ивонна подняла голову, тоже разглядывая то место, где сливались их тела, но на ее хорошеньком личике читалось одно лишь неудовольствие.

— Все было, по-моему, очень мило, — небрежно бросил Арман, повторяя ее слова, сказанные утром.

— Грязное животное! — Голос Ивонны мог бы сковать льдом целую реку. Она попробовала высвободиться, но Арман не отпустил ее, и она оставила попытки.

— Я любил вашу правую ножку, и это было восхитительно. Прежде чем вас отпустить, я доставлю себе удовольствие и займусь любовью с ее сестричкой — поступить иначе было бы просто невежливо. Но до этого сделаю с вами кое-что еще.

Он выпрямился, извлекая из Ивонны свое обмякшее орудие, зажал ее колени под мышками и запустил в нее пальцы, лаская секретный бутончик.

— Нет! — вырвалось у нее. — Сегодня утром вы уже проделали это со мной…

— И это было восхитительно, — ответил он, погружая пальцы во влажную чашечку цветка. Ивонна задрожала всем телом. — И я намерен несколько раз получить ваш маленький ответ на мою заботу, прежде чем займусь левой ногой. Лежите смирно и наслаждайтесь, Ивонна. Все равно вы не в состоянии меня отвергнуть.