"Бенедикт Сарнов. Занимательное литературоведение, или Новые похождения знакомых героев " - читать интересную книгу автора

разгадали шифр пляшущих человечков? Я готов поверить, что этот ваш Морозов
совершил нечто похожее. Иначе говоря, я готов допустить, что какой-нибудь
выдающийся литературовед иной раз может оказаться равен Шерлоку Холмсу. Но
ведь вы, кажется, говорили о преимуществах, которыми литературоведы якобы
обладают перед нами? Так вот, извольте прямо сказать: каковы эти так
называемые преимущества?
- На этот ваш вопрос, - возразил Холмс, - я отвечу словами одного из
родоначальников жанра литературоведческого детектива. Словами Ираклия
Андроникова.
Сняв с полки книгу Андроникова, Холмс полистал ее, нашел нужное место и
прочел:
- "Несколько слов о Холмсе..."
- О! Речь идет о вас? Интересно! - оживился Уотсон.
- "Несколько слов о Холмсе, - невозмутимо продолжал великий сыщик. -
Рассказы о нем в высшей степени отвечали своему времени... В то же время в
них заключалось то ценное, что позволяет наряду с рассказами Эдгара По
лучшие рассказы о приключениях этого сыщика относить к настоящей литературе.
Я имею в виду умение героя связывать отдельные тончайшие наблюдения цепью
неопровержимых логических умозаключений, имею в виду "торжество логики",
аналитический подход к явлениям жизни, увлекательные поиски доказательств,
умение строить гипотезы..." Как видите, Уотсон, - заметил Холмс, оторвавшись
от книги, - он отдает мне должное. Вы должны быть довольны.
- Ах, милый Холмс! - вздохнул Уотсон. - Вы забыли мудрую поговорку
древних: "Бойтесь данайцев, дары приносящих..." Чует мое сердце, что за
всеми этими комплиментами последует какое-то "но".
- На этот раз ваша интуиция вас не обманула, - улыбнулся Холмс -
Правда, тут следует не "но", а "однако". Но это, разумеется, дела не меняет.
Надеюсь, вы позволите мне дочитать рассуждение Андроникова до конца?
Уотсон пожал плечами, словно говоря: "А что еще мне остается делать?
Ведь вы же все равно сумеете настоять на своем".
- "Однако, - продолжил чтение Холмс, - чего бы ни касался западный
детектив, в основе даже и лучших его рассказов лежит принцип прямо
противоположный тому, который развивает литература "научного поиска".
Принцесса потеряла кольцо. Украли шкатулку, в которой лежало завещание
банкира. Вследствие происков акционер теряет свое состояние. Детектив
находит кольцо, обнаруживает похитителей, пресекает шантаж. Но кольцо,
шкатулка, миллионное состояние принадлежит не читателю, а принцессе,
банкиру, миллионеру. А рукопись Пушкина или Байрона, полотна Рафаэля и
Ренуара, расшифрованный алфавит - это общая собственность. Она принадлежит
всем читателям, потому что раздвигает границы наших познаний".
- Ловко он это повернул, ничего не скажешь, - вынужден был согласиться
Уотсон. - Однако я не понимаю, Холмс, почему вы с таким довольным видом
приводите аргументы, дискредитирующие профессию, которой вы отдали столько
сил, ума, наконец, таланта.
- Потому что я всю жизнь служу истине, Уотсон. Истина для меня превыше
всего. И уж во всяком случае, выше мелкого самолюбия. Я склоняю голову перед
истиной, друг мой. Торжественно признаю, что профессия литературоведа куда
почтеннее профессии сыщика, и объявляю о своем твердом и непреклонном
решении окончательно переквалифицироваться в литературоведа.
- Боже! Что я слышу?! - всплеснул руками Уотсон.