"Жозе Сарамаго. Еванглие от Иисуса " - читать интересную книгу автора

их волосы, как его плоть проникла в ее плоть, исполняя свое предназначение,
а когда священное семя Иосифа излилось в священное лоно Марии, Бога,
наверно, уже не было там, ибо на свете есть нечто, недоступное разумению
даже и того, кто сам это сотворил. Выйдя во двор. Бог не мог слышать
сдавленного, как бы предсмертного хрипа, который издал мужчина, и уж
подавно - почти неуловимого стона, который не смогла сдержать женщина. Через
минуту, а может, и раньше, Иосиф поднялся, высвободив Марию, и та одернула
рубаху, натянула простыню, закрыла лицо сгибом локтя. Став посреди комнаты,
воздев руки, устремив глаза в потолок, муж произнес самую ужасную из всех
молитв: Благодарю Тебя, Господи мой Боже, за то, что не создал меня
женщиной. Бога к этому времени не было уже и во дворе, ибо не затряслись, не
обвалились стены дома, не разверзлась земля. Тут в первый раз прозвучал
тихий голос бессловесной доселе Марии, смиренно произнесшей:
Благодарю Тебя, Господи, за то, что создал меня по воле Твоей.
Заметьте, что слова эти ничем не отличаются от других, всем известных и
прославленных: Се, раба Господня, да будет мне по слову Твоему. Очевидно,
что женщина, которая могла произнести те слова, способна произнести и эти.
Потом Мария, жена плотника Иосифа, поднялась со своей циновки, скатала ее
вместе с мужниной и сложила вдвое покрывавшую их простыню.

***

А жили Иосиф и Мария в Галилее, в местечке Назарет, малолюдном и
бедном, в доме, почти неотличимом от соседских, - в такой же, как у всех,
убогой и кривой лачуге, сложенной из кирпича, обмазанной глиной и, чтобы
меньше уходило материала, прилепленной к холму, склон которого заменял одну
стену. Никаких тебе архитектурных изысков - все как у всех, по раз и
навсегда установленному шаблону, что, никогда не приедаясь, повторялся снова
и снова. Как нам уже известно, Иосиф был плотником, недурно знавшим свое
ремесло, однако начисто лишенным воображения, мастерства или выдумки, что и
обнаруживалось всякий раз, как заказывали ему работу более или менее тонкую.
Не думаю, однако, чтобы это обстоятельство .возмутило даже самых
требовательных моих читателей, - всем ведь понятно, что человеку, которому
едва перевалило за двадцать, живущему в краю со столь ограниченными
возможностями и еще более скудными потребностями, Просто негде набраться
опыта, невозможно развить эстетическое чувство, без чего достичь в своем
деле совершенства никак не получится. И потому, не желая сводить достоинства
человека к тому, в какой мере можно считать его истинным мастером, скажу,
что Иосиф, несмотря на молодые годы, считался в Назарете человеком праведной
жизни и богобоязненным, ревностно и неукоснительно исполнял все обряды, и,
хоть Бог не отметил его, не выделил из всех прочих смертных даром
красноречия, однако же суждения его были здравы, замечания точны и уместны,
особенно если беседа предоставляла возможность допустить сравнение или дать
определение, как-то связанные с его ремеслом, - упомянуть, например, о том,
как ладно пригнан и плотно сколочен мир вокруг. Но поскольку Иосиф от
природы был лишен крылатого, воистину творческого воображения, то ни разу за
всю свою недолгую жизнь он не высказал ничего такого, что осело бы в памяти
жителей Назарета и передавалось бы из уст в уста от детей к внукам, не
произнес ни одной из тех чеканных фраз, смысл которых, заключенный в
прозрачную словесную оболочку, столь ослепительно ясен, что в грядущем