"Борис Сапожников. Наука побеждать " - читать интересную книгу автора

Суров ты, обрусевший шотландец Михаил Богданович Барклай де Толли. Вот
только и Джон Хоуп - не мягкотел, он, скорее всего, также нацелил орудия на
центр и наших солдат, кровью добывших победу, ждет тот же смертоносный вихрь
картечи.
- Возвращайтесь в лагерь, штабс-ротмистр, - приказал Тоцкому наш
капитан, - и доложите, что была попытка прорыва гусарского эскадрона в наши
тылы. Возможно, это была разведка боем, не исключены повторные попытки.
- Есть, - снова козырнул штабс-ротмистр и скомандовал: - Разворачивай
коней! Возвращаемся в лагерь!
Не прошло и нескольких минут, как стук копыт фланеров затих вдали.
Снова потянулись часы ожидания. По звукам битвы уже ничего нельзя было
понять. Однако орудия молчали, значит, в центре все еще идет кровавый бой.
Битва закончилась "боевой ничьей". Тысячи человек остались лежать в
кровавой грязи, а уцелевшие с наступлением сумерек разошлись на позиции.
Роту капитана Губанова также вернули в лагерь, где я стал свидетелем самой
чудовищной картины, какую только можно увидеть на войне. Картина эта звалась
"после побоища".
В ночной темноте, при свете факелов и масляных ламп, сновали фельдшера
и солдаты с носилками, около медицинских палаток лежали накрытые простынями
раненные солдаты, за пределами лагеря ровными рядами были уложены трупы, над
которыми ходили священники, тонущие в кадильном дыму, а рядом похоронные
команды рыли могилы, сколачивали кресты, писаря выводили на табличках имена,
чины и даты рождения и смерти. А где-то на поле боя мародеры обирали трупы,
то и дело, сцепляясь с такими же любителями "трофеев" из британского лагеря,
так что и после сражения до нас доносились выстрелы.
Как только роту распустили "по квартирам", я тут же поспешил спрятаться
от всех этих ужасов в палатке, которую делил с Петькой Большаковым. Он уже
сидел внутри без мундира, в одной нательной рубахе и судорожно глотал из
жестяной кружки вино. Пил неаккуратно, заливая подбородок и грудь. Судя по
темно-бордовым разводам на рубахе, это была не первая его кружка.
Кроме него в палатке сидел поручик Федорцов. Он по-хозяйски
расположился на ларе с моими вещами, держа в руках полупустую бутылку.
- Что стряслось? - удивился я, напрочь позабыв о чинопочитании.
- Фельдшера, черти косорукие, - ответил мне, вместо того, чтобы
одернуть, поручик Федорцов, - несли раненого да уронили. Покрывало и
слетело, а у него весь живот саблей располосован и кишки наружу.
Да уж. От такого зрелища и с ума сойти недолго, так что Петька, можно
сказать, легко отделался. Он как раз опорожнил свою кружку, и поручик тут же
снова наполнил ее.
- Все, - сказал он, забивая пробку в горлышко, - как допьет стакан,
пускай спать ложится. - Поручик встал с моего ларя. - А завтра займи его
чем-нибудь, чтобы не вспоминал. Он вроде отцу письма писал. Вот и усади его
писать отчет о первом бое.
- Есть, - привычно откликнулся я, пропуская поручика.


Дорогой отец.

Пишу Вам по настоянию моего друга и сослуживца, о котором не раз
упоминал в своих реляциях, Сергея Суворова. Не минуло и нескольких часов с