"Владимир Санин. Точка возврата (Повесть)" - читать интересную книгу автора

позах: головой к хвосту самолета, опершись ногами о неподвижную опору и
слегка согнув их в коленях. В качестве опоры пришлось использовать чемоданы,
вещевые мешки - все, что попалось под руку.
Приказ пассажиры восприняли по-разному, хотя, в общем, паниковать никто
не стал. Слушали наставления, ложились молча, без лишних вопросов, только
Лиза вдруг неестественно громко и ненужно рассмеялась, и Зозуля никак не мог
понять, почему от него требуют снять очки. Наконец, однако, понял, надел,
как все, пальто и шапку и даже помог радисту уложить на пол впавшего в
оцепенение Чистякова.
Теплый воздух из грузового отсека выдуло быстро, освещение погасло,
лежать было холодно и страшно. Пассажиры еще не знали, что командир принял
решение не выпускать шасси и будет сажать машину "на живот" - с выпущенным
шасси она неизбежно скапотирует, а на "животе", даст бог ровную поверхность,
проскользит метров сто и остановится. И, конечно, больше не взлетит:
погнутся винты, изуродует фюзеляж - лучше об этом не знать... И хотя
пассажиров успокоили и сказали, что все идет хорошо, они догадывались, что
все, наоборот, очень плохо, потому что только тогда, когда очень плохо,
самолет идет на вынужденную посадку. Они лежали молча, думая о своем или ни
о чем не думая, ибо трудно сосредоточить мысли на определенном, когда тобою
овладевает ощущение чего-то непоправимого, что может произойти в любую
секунду.
- Ой, мама... - вздохнула Лиза, и тихо заскулил Шельмец.
- Цыц! - рявкнул Белухин, и собака притихла. - Не распускай нюни,
девка, Матвеич посадит нас, как на перину. Точно говорю, Дмитрий?
- Как в аптеке, - откликнулся Кулебякин. - Ноги согнуть в коленях не
забыли? Руки под голову положите, Зоя Васильевна. И ты, Гришка!
- Положила, - сдавленным голосом сказала Невская.
- Я тоже, - сказал Гриша. - Зоя, честное слово, я нисколько не боюсь.
- Так держать, паря, - похвалил Белухин. - Полярником будешь.
- Долго еще? - пробурчал Солдатов. - Лежишь, как лягушка, и морду
просквозило.
- Позвони в справочное бюро, - со злостью сказал Кислов.
- Скоро, - сказал Кулебякин. - Терпи, братишка.
* * *
Штурвал укротили - и в то же мгновенье из груди Бориса вырвался
ликующий крик.
Самолет пробил облачность и понесся над гигантским ледяным полем, едва,
казалось, не цепляя за гряды торосов. Но мерещилось это от неожиданности,
запас высоты был еще метров пятьдесят.
- Пристегнись, быстро! - приказал Анисимов.
Наступила минута, которую он ждал и к которой готовился всем своим
существом. Наверное, он мог бы сказать, что родился на свет и жил ради этой
минуты, но такие вещи о человеке обычно говорят другие.
В критических ситуациях, в которых Анисимову довелось бывать несколько
раз, у него возникало необычное психическое состояние: крайняя
возбужденность нервной системы вдруг порождала кристально ясную программу
действий. Если логика и ясность требуют холодного рассудка, то здесь все
было наоборот: необычайная приподнятость духа, какое-то буйное ликование
чувств - и поразительное ощущение того, что автоматически, без раздумий
принимаемые решения безошибочны. Будто ты не ты, а программа, вложенная в