"Дмитрий Санин. Прекрасное далеко" - читать интересную книгу автора

было забавно и приятно, как калейдоскоп в детстве. Щекотало чувства.
Красиво. Ни о чем не надо думать - и яркие цветочки... И волновало. Что-то
внутри сладко затомилось, какая-то тоска по упущенному в жизни. Немедленно
захотелось сделать что-нибудь важное, какое-нибудь большое дело - построить
свой дом, или гнать на мощной машине в Москву, где протанцевать до утра с
незнакомкой...
- Але! Выключил бы ты дуроскоп... - Андрея как будто грубо разбудили,
вырвав из сладкого сна. Он с досадой обернулся. В дверях стоял Николай с
пластмассовым чайником в руках, и агрессивно, исподлобья, смотрел на
телевизор - как будто хотел его забодать. - Нашел что смотреть - рекламу...
- Это - тебе неинтересно, - обиделся Андрей. - Ты уже сто раз это
видел, а я - ни разу. Ведь экскурсия же! - проникновенно напомнил он. - Тебя
просили показать мне ваш мир - вот мне и интересно...
Николай тяжело засопел, недовольно зыркнул желтыми глазами, и ушел на
кухню грохотать посудой.
Тем временем началась историческая передача. Вел ее сиротски
обстриженный, интеллигентного вида историк в тощеньких очочках, высокий и
нескладный, со скорбно задранными, как у Пьерро, густыми бровями, короткой
грязновато-седой бородкой-щетинкой и кривым, как ятаган, мясистым носом.
Быстро и тревожно мелькали кадры хроники, непрерывно лилась музыка - то
торжественная, то беспокойная; калейдоскопом сменяли друг друга
благообразные портреты дореволюционных деятелей, оскаленные лица
революционеров - а бархатистый, аристократически-сытый голос ведущего все
вещал и вещал, напористо и без остановки. Ведущий то задумчиво бродил среди
бесконечных стеллажей архива, то барственно восседал в уютном кабинете,
обложившись толстыми фолиантами, то с величественностью экзаменатора стоял у
школьной доски с мелом, задавал зрителю риторический вопрос - и, старательно
оттопырив выпуклый зад, рисовал в подтверждение жирный знак вопроса, похожий
на двойку за знание истории. Сыпались вдумчивые и исполненные мудрости
цитаты премьер-министров и князей. Говоря о министрах-князях, ведущий
мечтательно причмокивал, вытягивал трубочкой влажные сластолюбивые губы, и
делал скорбные коровьи глаза. А упоминая СССР или большевиков, он менялся:
вместо сытого причмокивания - начинал неприязненно скалить белый конский
зуб, брезгливо отплевываться словами, в очочках промелькивал стальной
гиммлеровский блеск, и от его отравленных слов, мало-помалу, зарождалось
смутное желание бить, стрелять и запрещать. Говорил он ужасные вещи, смысл
которых не сразу дошел до оторопевшего Андрея. Говорил убедительно,
непрерывно пересыпая речь кинохроникой, зачитывая цитаты - и некогда было
вдуматься, остановить мысль на услышанном. Как карты в старом фокусе про
разбойников, колющих дам пиками, один за одним выкладывались новые и новые
поразительные факты... Это было дико и невероятно... Оказалось, большевики
вовсе не были добром! Не были они и за рабочих. Напротив, они - все до
одного властолюбивые бездарности и садисты - в угоду своим низменным
инстинктам развалили, растащили могучую процветающую страну... Андрей,
понемногу поддавшись, незаметно для себя запылал праведным негодованием
вслед за ведущим.
- Не надо этого геббельсеныша слушать, - вдруг сказал из-за спины
Николай, и, вытирая на ходу полотенцем руки, торопливо щелкнул кнопкой
питания - с каким-то наслаждением, будто слепня прихлопнул.
В комнату вернулись тишина и нормальный ровный свет люстры. Иллюзия