"Шмиэл Сандлер. Призраки в Тель-Авиве" - читать интересную книгу автора

мальчишкой привел отец, служивший контролером кашрута.
Эта бойня часто снились ему в детстве, и мама, считая своего первенца
излишне чувствительным, отказалась от вековой мечты еврейских матерей
выучить свое чадо на врача. Впрочем, чтобы доказать предкам, что вид крови
вовсе не пугает его, он записался в элитные части и не раз отличался потом
в стычках с террористами. За два года войны он видел много смертей: почти
в каждой вылазке гибли солдаты, но вид крови уже не пугал Гаври. Эта была
кровь товарищей, которых он любил, и ему было больно терять их.
С минуту чудовище стояло, не двигаясь, как бы изучая его. Он был уверен,
что настал его смертный час и пытался вспомнить молитву, принятую читать в
подобных случаях. Но ничего подходящего кроме "Шма Исраэль" не вспомнил,
хотя раньше знал множество молитв и придерживался религиозных традиций,
привитых ему в детстве отцом. Он мысленно произнес "Шма Исраэль" и поручил
душу Господу, но людоед не собирался убивать его. Белесые глаза мертвеца
внезапно потеплели. В них обозначились зрачки, и даже нечто вроде
удивления - будто он силился и не мог вспомнить, кто сей невежливый
молодой человек, оторвавший его от мирной трапезы. Вид наполовину
расколотой головы и липкая жидкость, вытекающая из трещины, парализовали
Гаври. Дедушка мог взять обезумевшего парня голыми руками. Но желания
такового он не проявил. Лицо его, покрытое темными трупными пятнами,
внезапно посерело, глаза странно потускнели, превратившись в пустые
бельма. Слабая искорка интереса, вспыхнувшая в них при виде онемевшего от
испуга Гавриэля, потухла так же скоро, как и появилась. Спокойно, будто
речь шла о никому не нужном предмете, мертвец вытащил из головы швабру и
небрежно бросил ее в пыльный угол. Затем он пожал плечами (так показалось
Гаври), сожалея, видно, что его оторвали от приятного занятия и медленно,
словно на деревянных ногах, пошел к выходу, оставив парня наедине с
изуродованным трупом. Не веря, что так легко отделался, Гавриэль, стараясь
не смотреть на то, что было недавно няней, обошел комнаты в поисках детей
и не обнаружил их. Ноги не слушались его, но он нашел силы дойти до
туалетной комнаты. Неудержимые позывы рвоты изводили Гаври. Бледный, с
испариной на лбу, он рухнул рядом с унитазом, изрыгая из себя теплую
рвотную массу. В комнату с криками ворвались полицейские. В раскоряку, с
выставленными наганами они прочесывали квартиру, пытаясь воплями спугнуть
привидение. Увидев согнувшегося над унитазом человека в перепачканной
кровью одежде, Кадишман в молниеносном броске приставил к затылку
блевавшего пушку.
- Не двигайся, сволочь, - сказал он, - или я продырявлю тебе башку!
Окровавленный труп няни, с вывалившимися из живота внутренностями,
заставил Кадишмана содрогнуться. Это было второе потрясение, выпавшее
сегодня на долю инспектора. Первое он испытал минуту назад, увидев
изуродованных телохранителей, вповалку лежавших в подъезде; у одного была
сломана шея, а у другого с корнем вырвана нога. Вместе со штаниной и
обувью сорок пятого размера, она валялась в двух шагах от убитого.
Это какой же надо обладать силой, что бы так запросто вырвать ногу? - с
ужасом подумал Кадишман.
В салон вбежала встревоженная Елизавета. Увидев лежащую в луже крови
няню, она лишилась чувств.