"Шмиэл Сандлер. Последняя любовь царя Соломона" - читать интересную книгу автора

за остальных. Он громко пел, успевая при этом подражать то звуку фагота,
то флейты или валторны.
Со стороны это выглядело как кривляние клоуна на арене цирка. Было
видно, что он в ударе и фиглярствовать или куражиться таким вот манером,
доставляет ему неизъяснимое удовольствие. Мне это было неприятно и
непонятно, но окружающие почему-то воспринимали его шутовство как само
собой разумеющееся. И даже старушка, которая, судя по всему, особой
симпатии к нему не питала, смотрела на происходящее как на естественное
течение общепринятого церемониала.
Парад был великолепен.
Жены прошли под балконом строевым шагом, держа равнение на меня. Из-под
кованых каблучков сыпались искры. Четкий и ровный шаг их, гулким молотом
звучал на утрамбованном грунте, пробуждая в душе моей неведомые ранее
дикие инстинкты: мне хотелось стрелять из карабина по абстрактному врагу,
рубить шашкой направо и налево и вообще, лихо поджигитовать на глазах у
понимающей публики.
На секунду я представил себя бравым гусаром на горячем скакуне,
возглавляющим шествие блистательных амазонок. Я любовался и восхищался
собой, а, главное, мне казалось, что и мои прелестницы взирают на меня с
безумным обожанием.
Восторг и упоение охватили меня. Еще немного и я, наверное, заплакал бы
от умиления. Осталось только поискать в кармане носовой платок.
Со мной такое случалось часто и, как правило, в самое неурочное время,
вызывая у окружающих понятное недоумение.
И на сей раз, момент, естественно, был далеко не самый подходящий.
Слабость моя явно послужила бы предметом для пересудов в стае приближенных.
Все замерли в ожидании, соображая, что именно я собираюсь вынимать из
кармана. Но от излишних сантиментов меня неожиданно спасла старушка,
которую вдруг ни к месту охватил приступ удушливого кашля.
Столь прозаический, а вернее физиологический акт спустил меня на землю.
Чудный порыв в душе моей мгновенно угас, и плакать расхотелось.
Я недовольно глянул на старушку и ее кашель мигом прервался.
Однако сколько такта у этих царедворцев, почувствовала ведь, карга, что
меня понесло. Ишь раскашлялась.
Но в душе я был благодарен ей - своей неуклюжей выходкой, или уловкой,
она спасла меня от конфуза.

Глава четвертая

Честь мундира

Парад продолжался.
Особенно хорошо шли брюнетки. Чеканя шаг с удивительным изяществом, они
пели строевую: "Соловей соловей, пташечка". При этом сверкали на солнце
их серебряные наколенники на стройных ножках.
- Ура, ура, нашему Соломонычу! - дружно скандировали брюнетки,
поравнявшись с балконом и окидывая меня жгуче-призывными взорами.
Блондинки тем временем тянули дальше - "Канареечка жалобно поет..."
Я испытал заполонивший все мое существо прилив обжигающей нежности, но у
старушки непонятно почему вдруг затряслись букли и ордена.