"Николай Самвелян. Семь ошибок, включая ошибку автора (Маленький исторический детектив)" - читать интересную книгу автора

французским языком. Со своими спутницами она была насмешлива и резка, с
некоторыми французами из своей свиты, раболепно прислуживающими ей,
повелительна и надменна без всякой деликатности...
Перед смертью она запретила трогать свое тело, а велела похоронить
себя, как была: говорила, что тело ее потребуют и увезут, что много будет
споров и раздоров при ее погребении. Эти предсказания, однако, не
оправдались. Служившая ей армянка мало могла удовлетворить общему
любопытству: графиня редко допускала ее к себе, одевалась всегда сама и
использовала ее только для черной работы. Омывая графиню после кончины,
армянка заметила на ее спине два пятна, очевидно, выжженные железом. Это
подтвердило догадки. Едва успел дойти до Петербурга слух о кончине графини,
как прискакал от Бенкендорфа курьер с требованием ее ларчика, который был
немедленно отправлен в Петербург. Графиня долго жила в Петербурге и в 1812
году приняла даже русское подданство, никто не подозревал ее настоящего
имени, столь известного.
Однажды, во время разговора с императрицей, одна из знакомых графини,
мадам Бирх, упомянула о ней в присутствии императора, который выразил
желание увидеть графиню. Графиня была в отчаянье, но вынуждена была
повиноваться. На следующий день она была принята государем и беседовала с
ним в течение получаса. Возвратилась она успокоенная и очарованная его
благосклонностью. "Он обещал мне тайну и защиту", - сказала она м-м Бирх, от
которой стали известны эти подробности. Вскоре после этого графиня
отправилась в Крым.
Деньги, оставшиеся после нее, были высланы во Францию какому-то
господину Лафонтену.
Имя де Гаше она получила, кажется, от эмигранта, за которого она вышла
где-то в Италии или Англии и которое ей впоследствии послужило щитом и
покровительством".
Конечно, воспоминания игуменьи Митрофании - не такой уж бесспорный
документ, чтобы на него целиком и полностью полагаться. Серьезных
исследователей, привыкших иметь дело с бесспорными фактами, они ни в чем
убедить не могли. Напротив, странные и не всегда обоснованные намеки на
тождество де Гаше и Жанны де ла Мотт (Валуа) вызывали естественное чувство
противодействия, желание оспорить само такое предположение. Аргументы
скептиков казались убедительными. Да и вообще скептики иной раз оказываются
в предпочтительном положении. Всегда легче в чем-либо усомниться и на том
нажить себе славу умного и проницательного человека, чем доказывать даже
самую простейшую истину. Глубокомысленно сомневающийся (к сожалению,
распространенная порода людей) частенько представляется чуть ли не мудрецом,
а тот, кто с некоторой робостью, без апломба настаивает на чем-нибудь
естественном, весьма вероятно порою именно из-за отсутствия апломба
оказывается битым. Над теми, кто возвращался к разговору о тождественности
де Гаше и де ла Мотт, со временем начали посмеиваться как над неисправимыми
фантазерами. Где жесткие, четкие доказательства того, что все это правда, а
не очередная историческая мистификация? Таких доказательств долгое время не
было.
Удивляло лишь то, с каким упрямством в минувшем веке русские и
французские газеты и журналы возвращались к этой теме.
Несколько примеров.
В 1889 году, в июльском номере "Русского вестника", вышли воспоминания