"Давид Самойлов. Люди одного варианта (Из военных записок) " - читать интересную книгу автора

Война? Может быть, просто наши войска вступили куда-нибудь, как в
Западную Украину, Бессарабию и Прибалтику? Недавно было успокаивающее
разъяснение ТАСС. Стоит ли беспокоиться?
Решаем заниматься. И Олег соглашается. Он спокоен, как обычно.
Однако занятия все же не ладятся. Я понимаю, что если не сообщу о войне
Слуцкому, он мне этого никогда не простит.
Через полчаса я стучусь в знакомую комнату в общежитии Юридического на
Козицком, где прежде, говорят, был публичный дом, а после войны Институт
истории искусств.
Слуцкий и его сожители жуют бутерброды, толсто намазанные красной
икрой. Кто-то из студентов получил посылку из дома.
- Война началась, - говорю я обыкновенным голосом.
- Да брось ты, - отвечают юристы.
Я присоединился к ним, не стараясь переубедить. На всякий случай
включил громкоговоритель.
Когда мы доедали посылку, объявили о выступлении Молотова.
- Сопляк, - с досадой сказал мне Слуцкий. Он никому не успел сообщить о
начале войны...
Москва была неузнаваема, когда мы вышли на улицу Горького после
известной речи. Народ куда-то спешил встревоженно и понуро.
Не зная, что делать, я купил цветы и отправился к Л., с которой до
войны был в ссоре. Все, что произошло вчера, принадлежало уже другой эпохе:
"до войны". Солдату полагалась невеста, которая провожает его на войну,
которой он почему-то дарит на прощание пику и саблю ("Подари мне,
сокол..."), а та машет ему вслед синим платочком...
Дней через десять я был под Вязьмой, неподалеку от станции Издешково. И
то, что началось таинственно и возбуждающе - ночным звонком из райкома
комсомола, - оказалось строительством укрепленного рубежа: противотанковых
рвов, эскарпов и контрэскарпов. Синий платочек - Л. - тоже была рядом.
Вскоре у меня открылась малярия - через день трепала лихорадка с
сорокаградусной температурой. Годен я был лишь на то, чтобы в свободные от
лихорадки дни ездить на базу за продуктами для отряда. Я запрягал старую
кобылу, имени которой не знал, и возил хлеб, масло и крупу, иногда
подвергаясь пулеметному обстрелу немецкого самолета, стрелявшего лениво и
неприцельно.
Московская обувь очень быстро распалась. И я купил в Издешкове сапоги,
которые прослужили мне до вступления в армию. С тех пор я полюбил эту
настоящую мужскую обувь.
Стояло прекрасное лето. И часто после работы мы с Л. уходили в чистое
поле и лежали во ржи. Однажды нас чуть не убил немецкий стрелок с бреющего
полета.
Ночью небо гудело миллионнократно усиленным шмелиным гулом - немцы
летели бомбить Москву.
Как-то в конце светлого солнечного сентября нас повели в Вязьму,
посадили в вагоны и отправили в столицу. Много позже я узнал, что немцы
обошли наши оборонительные линии, и, если бы не распорядительность какого-то
начальства, мы бы оказались в окружении и в плену.
В Вязьме мы встретились с ополчением - плохо одетым и обученным
войском, состоявшим из московских интеллигентов и мальчишек.
А может быть, это произошло в начале октября. Время текло быстро и дни