"Двойной узел" - читать интересную книгу автора (Соколовский Владимир Григорьевич)

ГЛАВА VIII

Неделю капитан наводил справки об осужденном Трушникове. Затем выписал командировку. Перед отъездом зашел к Попову.

— Мухомора допросил?

— Допросил. Да он меня, правда, не интересует теперь. Ты мне вот что, если можешь, скажи: как Чибис с Нинкой вместе оказались — вот ребус-то!

— Ничего пока не могу сказать, сам голову ломаю. Ясно одно: надо этого паразита, что их убил, искать. Искать, искать!

— А может, плюнем, а? — хохотнул следователь. — Он ведь, по сути говоря, доброе дело сотворил: таких гадов уничтожил, что и пули-то жалко.

— Видно, молодой ты еще для этой работы, Юра, — глядя в окно, произнес Семакин. — Сам не понимаешь, что говоришь. И про кого. Ведь коли он просто так, почти профессионально, двух человек угрохал, так что мы от него завтра можем ждать? Чтобы он дочку твою убил? А ему это запросто, имей в виду. И потом два убийства нераскрытых. Что люди подумают?

Весь измученный, на третий день добрался инспектор до затерянной в необъятных лесах маленькой колонии и сразу завалился спать в комнате приезжих.

Утром долго брился и полоскался под краном, смывал дорожную грязь. Подождал, когда затихнет утренняя кутерьма с оперативками, проверками, разводами; постучался в кабинет заместителя начальника. Приоткрыл дверь:

— Разрешите?

Тучный, молодой еще майор внимательно выслушал Семакина, вызвал капитана и заставил инспектора повторить сказанное, после чего загудел внушительно:

— Надо бы, Николай Федорович, помочь товарищу, надо. Думай давай!

— Я думаю, — ответил капитан. — Пока сказать что-нибудь трудно. Четыре года прошло, как Ряха этот умер. Попробуй теперь найди кого! Здесь ведь как вопрос стоит: близкое окружение искать. Из его компании, из Ряхиной. А у нас эти компании подолгу не держатся — растаскиваем потихоньку. Мы-то оба, — он кивнул на зама, — люди новые, что тут до нас было — темный лес.

— Однобоко ты, Николай Федорович, на эти вещи смотришь, — постукивая карандашом по столу, бросил майор. У начальника оперчасти дернулось веко. — Зачем нам обязательно шайку в лагере искать? Он ведь и работать мог, этот Трушников. А если он работал, в коллективе был, это уже проще. Надо узнать, в каком отряде он числился. С начальником или с мастером поговорить. Пошли своих ребят в канцелярию. Или сам сходи.

Капитан вернулся минут через пятнадцать.

— Отряд Горобца, мастер Онорин, товарищ майор!

— Горобец у нас в отпуске теперь. Надо за Онориным послать.

— На лесосеке ведь он, работает, поди, — буркнул начальник оперчасти.

— Вызвать! Время не ждет! Товарищ вон — семь верст до нас киселя хлебал, и обратно хлебать надо, а мы из-за пары километров фыркать будем? Не годится так, Николай Федорович, нет, не годится…

Когда капитан вышел, майор сказал:

— Да! Об Онорине еще. Он из бывших заключенных, лет десять назад отбыл срок и остался по вольному найму. Семью выписал, живет. Работяга отличный, и осужденные его слушаются — в этом смысле претензий к нему нет. Только зашибает иногда. — Майор щелкнул себя по кадыку. — Но мы уж так здорово с ним не строжимся, такого работягу поискать надо! Это вам повезло, что Трушников за ним числился: он их всех колет, как орехи, старых-то урок. Слова, видать, знает!

Мастер Онорин оказался крепко сбитым мужиком. Вошел вразвалочку:

— Че? Негодно человека с работы срывать, непорядок это. Да запарка с планом такая, забодай его лешак! Ну, слушаю, начальники, что говорить будете?

Майор кивнул Семакину.

— Вот какое дело, — начал капитан. — Вы, Константин… э-э…

— Да ладно тебе! Зови дядя Костя, да и все тут! — хрипанул Онорин.

— Так вот: вы, дядя Костя, не знали такого Трушникова Геннадия Фролыча?

— Кого? Если про Генку покойного, — про него, точно? — знал, как же! Паханом был, крепкий ворюга. А что вы про него хотели?

— Расскажу, что вспомню. Я сам только-только освободился, когда он пришел. Ну, я их, старых паханов, нюхом чую — навидался! А я мастером на лесоповале устроился, потому как некуда ехать было — ни дома, ни родни. Переписывался в заключении тоже с одной горемыкой — мужик ее бросил, двое ребят. Написал я ей после освобождения: езжай-ко давай сюда! Чем у чужих людей по углам жаться. Вдвоем все спокойнее будет! Приехала, вот живем теперь. Сына мне родила… Ну, стал я тут работать. А этот Трушников — ни в какую на работу не ходит! Поговорил с ним раз, другой. Работать, — говорю, — давай, Генко, иди — чего тебе в зоне одному сидеть, когда на работе все? Там хоть на людях, глядишь. А то, что в законе, это ты брось, не те сейчас времена, сам видишь. Я когда в заключение попал, они, законники-то, толпами днем по лагерю шныряли, а теперь, как погляжу, один ты бродишь, слоны слоняешь. Работай-ко давай! Деньгу зашибешь! Он засмеялся: «Да ну тебя, Костя, к… Рассмешил, ей-богу. Деньги! Если и стану ходить — только компании ради. Деньга меня на воле ждет». Я уж не стал пытать, что за деньга его ждет. Дурит мужик, думаю. У нас есть такие, с приветом! Только и думают, как бы на воле миллион с неба свалился, нет чтобы о жизни подумать. Ну, такие почти сразу обратно приходят. Ладно. Генко стал со всеми на лесосеку ходить. Правда, больше у костра сидел, да и то дело: чайку, глядишь, вскипятит, огонек поддержит, сучьев натащит. А то крикну: Фролыч, пахан, иди помоги немножко! Топочет. Как он сразу сверзился? Все было нормально, вдруг увезли в больницу, и нет его. Я то время помню хорошо: один помер, другой пальцы на циркулярке обрезал. У нас бывает одно за другим, успевай отмахиваться. Ну и вот, помер ваш… наш, вернее, Генко. Таких, как он, не сыскать уж, наверно. Сейчас-то больше по глупости да по пьянке попадают, а раньше — о-о!! — знает он свое воровское дело — и баста! Всю жизнь ворует. Насчет того, с кем Генко водил компанию, не скажу, я с ним в бараке не жил, у костра с ним редко сиживал, черт его знает! Надо бы вам ребят из его бригады поспрошать, да я не припомню толком никого. Вроде не очень серьезный народ был. Все теперь разошлись, нет ребят с той бригады. Вот бригадир у них — дюже ладный был мужик! Фамилия чудная какая-то. Не вспомню! Из Днепропетровска. Позапрошлый год освободился. За него я спокойный — уехал, к себе на Украину, как собирался, теперь и не вспоминает, поди, ни зону, ни дядю Костю. Я этот народишко тоже не больно вспоминаю, а его не забыл.

— Может, вспомните фамилию? — перебил его Семакин.

— Нет, не вспомню, пожалуй. Да погоди! Я могу домой сбегать, у меня за каждый год книжки, с полным составом бригад, с выработкой — все дома лежит. Только, может, вечером? А то заговорился я с вами, а они там без меня покуривают, поди!

— Я убедительно попросил бы вас принести эти книжки безотлагательно, — тихо сказал инспектор.

Онорин внимательно взглянул на него, вдруг засуетился, затоптался, надел старую шляпу.

— Я сейчас! Быстро!

Прибежал, запыхавшись, обратно с замусоленным блокнотиком, тыкал черным ногтем:

— Вот! Ко-тыр-ло! Котырло. А звать Юра, я помню. Вы, если хотите с ним перетолковать, дуйте прямо в Днепропетровск. Он там, я знаю, никуда больше поехать не должен.

— Спасибо, дядя Костя, — сказал Семакин и обратился к майору: — Можно от вас разговор заказать?

Прямо из кабинета инспектор позвонил жене. Возбужденно закричал в трубку, уловив сквозь треск слабые токи ее голоса:

— Люська? Это ты, Люсь? Это ты, спрашиваю? Здравствуй. А это я, Михаил. Да муж твой! Поняла теперь? Ну, хорошо. Слушай, Люсь, немедленно мне вышли сто рублей. Плохо слышно, что ли? А тут вроде ничего. Сто рублей, говорю, вышли! На дорогу. Да никто меня не обворовал, с ума сошла. Надо на Украину скататься, в одно местечко. Зачем, зачем… Надо, если говорю! Да я знаю, а что делать, если надо? Ничего с этими деньгами не станет, приеду — получу. Конечно, оплатят, куда они денутся! Не на курорт еду, сама понимаешь. Нет! Только телеграфом. И срочно. Слушай адрес…