"Огненная дорога" - читать интересную книгу автора (Бенсон Энн)

Двадцать семь

Обыкновенный каменный дом с соломенной крышей был, скорее всего, давно покинут прежними его обитателями. Он стоял чуть в стороне от дороги и был оттуда почти не виден. Крепкий, способный защитить в любую непогоду; в общем, вполне подходящее место для штаб-квартиры мятежников. Они не нашли ни разложившихся тел внутри, ни свежих могил поблизости, из чего сделали вывод, что прежние хозяева либо сами покинули дом, либо навлекли на себя гнев своего господина и были изгнаны. Места под крышей вполне хватало для трех человек и двух лошадей, и прочные каменные стены, несомненно, не пропустят град стрел, если до этого дойдет.

Неподалеку протекал ручей с водой достаточно чистой, чтобы напоить коней, к тому же от прежних хозяев остались бочки, в которых можно накапливать дождевую воду, а если дождей не будет, наполнить их предварительно отфильтрованной водой для приготовления пищи и питья. Расположенный неподалеку луг годился для выпаса и тренировки лошадей; там же крестьяне, которых предстояло собрать, могли быть чудесным образом превращены в воинов, способных бороться за дело свободы. В округе водилась мелкая дичь, так что голод новым обитателям дома не грозил.

Кэт и Алехандро быстро освоились в доме, ведь за десять лет бродячей жизни им не раз приходилось обживаться на новом месте. Гильом слушался их во всем, поскольку дом был выбран прежде всего в его интересах. Алехандро не раз и не два пытался убедить Кэт покинуть Гильома, поскольку было ясно, что, оставшись с ним, они со временем могут подвергнуть себя опасности. Но тщетно, и по настоянию Кэт они остались.

Как это было у них заведено, первым делом они навели чистоту и убрали все ненужное, брошенное прежними хозяевами. Алехандро обстругал для Кэт ровную палку, она набрала соломы и, привязав ее кожаным ремешком к палке, получила подобие метлы. После чего занялась уборкой, поскольку, по ее понятиям, это было женское дело; мужчины должны заниматься тем, на что требуется сила.

«Кроме того, — еще прежде много раз говорила она ему, — у тебя терпения не хватит убраться так тщательно, как женщина».

Алехандро смотрел, как она выметает сор и насекомых, как пыль поднимается вокруг нее столбом, и перед его внутренним взором возникла…

…маленькая девочка, которая храбро работала метлой в доме матушки Сары, торопясь успеть до того, как ему станет совсем худо. Сметала паутину, взбивала соломенную постель, охапками таскала хворост и боролась со слезами, вытирая их грязными ручонками; а он в это время сидел, обмякнув и дрожа, а потом рухнул на соломенный тюфяк, в объятия чумы. И то, поднимется он или нет, полностью зависело от этой девочки, от силы ее воли.

Как и тогда, теперь она делала то, что требовалось.

Постепенно и Каль втянулся в рабочий ритм, и возникло ощущение, будто он всегда был с ними; он даже стал делать многое из того, чем прежде занимался Алехандро, — словно молодой самец с бархатистыми рогами, постепенно отбирающий бразды правления у престарелого вожака. Кэт вымела всю грязь, пыль и паутину, а рыжеволосый христианин натаскал охапки хвороста для обогрева ночью и приготовления еды. Покончив с этим, Гильом притащил огромное количество соломы для постелей и свалил ее большой грудой в углу.

— Куда класть? — спросил он.

Кэт и Алехандро замерли, оставив свои дела. Кэт смотрела на Алехандро, он переводил взгляд с нее на француза и обратно. В воздухе повис невысказанный вопрос, требующий немедленного ответа.

— Père, мне нужно поговорить с тобой, — в конце концов сказала Кэт, бросив взгляд на Гильома.

Он кивнул и вышел наружу.

Когда они остались одни, дочь мягко положила руку на плечо отца.

— Он хороший человек, père. Ты даже не представляешь, какого прекрасного защитника избрал для меня.

Алехандро погладил ее волосы и грустно улыбнулся.

— Думаю, избирал не я, дочь; наверное, это сделал Бог.

— Тогда, надеюсь, ты поймешь мое желание перед Богом и людьми назвать его своим мужем.

— А он возьмет тебя в жены?

— Это нужно спросить у него.

Ему не хотелось убирать руку с ее волос; они вызывали ощущение чистоты и прохлады, удивительно знакомое, не раз испытанное с тех пор, как он впервые учил ее расчесывать их.

— Нужно?

— Да, père. Нужно.

Она совсем взрослая женщина, понял он, не та маленькая девочка, которую он увез из Англии; осознавать это было грустно. Но что поделаешь? Он знал, что от него требуется.

— Гильом! — громко крикнул он, отдернув руку.

В дверном проеме возник молодой человек и бросил быстрый взгляд на Кэт. Она улыбнулась ему и опустила взгляд.

Некоторое время мужчины молча смотрели друг на друга, потом Алехандро сказал:

— По словам моей дочери, ты хочешь поговорить со мной.

Оглядывая опустевшую комнату, де Шальяк не увидел ничего, напоминающего о том, что совсем недавно тут жил человек, — кроме аккуратно сложенной одежды.

«Он не оставил никаких следов своего присутствия».

Даже ночной горшок был пуст. Алехандро пришел без ничего и ушел ни с чем, оставив единственный предмет, который охранник сумел вырвать у него во время бегства, и еще небольшое состояние в золоте.

Такое поведение вполне понятно; за годы скитаний он стал бродягой, и обретенные бродяжьи привычки никуда не делись.

«Это разумно, — рассуждал де Шальяк, — поскольку ни один еврей не знает, когда ему в очередной раз придется срываться с места. Лучше быть всегда наготове».

Однако зачем он сделал так, что даже его дух исчез отсюда? Почему не оставил хотя бы слабый след удивительной, странной, такой неотразимо привлекательной натуры? Хотя… у де Шальяка осталась рукопись, и, конечно, что-то от этого человека сохранилось в ней. Однако разделить это ощущение де Шальяк мог только с Фламелем, а Фламеля, конечно, прежде всего огорчит то, что перевод так и остался незавершен.

В часе езды верхом от Компьена они нашли священника, старого, пьяного, дурно пахнущего монаха, едва сумевшего вспомнить слова церемонии, которую ему предстояло совершить. Кэт надела на золотистую голову венок из поздних летних цветов, Гильом, как мог, вычистил одежду и стянул рыжие волосы ремешком, который дал ему Алехандро. Смиренно стоя перед оборванным священником, они поклялись сохранять верность друг другу, пока смерть не разлучит их.

И потом вернулись в свой новый дом. Незадачливый фазан, попавшийся им на обратном пути из церкви, пошел на свадебный ужин, который завершился яблоками, сорванными с яблони на краю поляны.

Когда солнце клонилось к закату, Алехандро сказал:

— Будь мы в Испании и празднуй вашу свадьбу как подобает, вы бы получили подарки от своих друзей и родственников: перьевую постель от дедушек с бабушками, подсвечники от родителей, одежду, посуду и свечи от соседей. Самые разные полезные вещи, большие и маленькие, чтобы вам было легче начать совместную жизнь. — Он вздохнул. — Однако я здесь единственный родственник и единственный друг, и ничего такого, что может вам пригодиться, у меня нет. Поэтому я подарю то немногое, что имею.

Он снял кольцо графини Элизабет с изумрудом и жемчужиной и отдал его Кэт.

— Надень его на безымянный палец и носи с гордостью, как положено замужней женщине. Знаю, ты будешь прекрасной женой.

Кэт взяла кольцо и передала Гильому, который надел его ей на палец. Сияя, она обняла Алехандро.

Он посмотрел на француза.

— У меня нет ничего, что можно пощупать руками, Гильом, но я дарю тебе то, что доступно немногим и что, надеюсь, ты сохранишь в своем сердце. Я дарю тебе свое уважение. Теперь мы одна семья. Ты человек чести, и, думаю, моя дочь сделала прекрасный выбор.

И больше он ничего не сказал, чтобы не укорять себя за слезы в радостный для молодых день. Просто пожелал им доброй ночи и пошел в ту часть длинного дома, где стояли кони. Поднимаясь по лестнице на сеновал, он думал, что боль потери такой дочери, как Кэт, скрашивается тем фактом, что одновременно он приобрел такого сына, как Гильом.

Не найдя в последнем послании Марселя ничего, что противоречило бы его собственной позиции, Карл Наваррский решил прочесть его барону де Куси.

— «Сегодня Гильом Каль отбыл, снова в сопровождении своей таинственной девушки. Похоже, она обладает большим влиянием на ход его мыслей». — Наварра поднял взгляд от послания и улыбнулся барону. — Так уж устроен мир, что мы позволяем женщинам набрасывать на нас узду. Будем надеяться, что ее влияние скорее мешает ему, чем помогает.

Он вернулся к тексту.

— «Они поскакали на север в окрестности Компьена, чтобы приступить к сбору армии, хотя, конечно, это слово здесь не совсем уместно. Ни он, ни я не представляем, сколько человек он сумеет повести за собой, но, может быть, и немало. Что еще делать этим несчастным? И если им пообещают пищу и оружие, они, я считаю, откликнутся».

— Как это он может обещать такие вещи? — прервал Наварру барон. — У Каля ведь нет никаких средств.

— Оружие у некоторых из них есть свое, хотя вряд ли его много.

— А лошади?

— Те, которых еще не съели, тощие и никудышные.

Де Куси многозначительно хмыкнул. Наварра продолжил чтение.

— «Хотя многое говорит против него, я уже неплохо знаю Гильома Каля. Он обладает одним выдающимся качеством, существенно отличающим его от других мятежников: способностью вести их за собой. Он умный, вдохновенный человек, в чьем сердце пылает стремление одержать победу над теми, кого он считает безбожными угнетателями. Причина, заставляющая его действовать так, как он действует, очень опасна по своим последствиям: вера в свою моральную правоту. Смотрите, не ошибитесь — за ним пойдут многие. Одни, поскольку они такие же фанатики, как он. Другие, потому что им нечего терять, кроме своей жалкой жизни. Третьи в расчете на вознаграждение: богатство и земли, которые они отнимут у дворян, убив их».

— Не важно, какие причины пригонят их на поле боя, — заметил де Куси. — Главное, они будут сражаться.

— Возможно, нужно переговорить с Калем до того, как мы объединим свои силы против дофина. Для лучшего взаимопонимания.

Де Куси усмехнулся.

— А что ему-то тут понимать? Как сохранить свою голову на плечах?

— Кроме всего прочего.

Наварра отдал пергамент пажу, а потом кивнул в сторону камина.

Прошло всего несколько дней, и их новое обиталище стало пригодно для житья; начало возникать ощущение дома. Кэт, которая теперь делила постель со своим внимательным красавцем мужем, вся светилась, хлопоча, точно наседка, хотя мысль о том, что ждет их впереди, ни на миг не покидала ее. Мужчина, взявший ее в жены, стал опорой их маленькой семьи, изо всех сил стараясь быть полезным.

Его новоиспеченный тесть придерживал язык, когда требовалось, но иногда, не стерпев, позволял себе высказаться. Однако потихоньку-полегоньку они учились жить вместе. Труд и сноровка помогли им соорудить несколько грубых скамей и дощатый стол, и хотя эти вещи были сделаны из свежесрубленного, еще влажного дерева и несли на себе огрехи неумелых рук Гильома, Алехандро, садясь за стол, не опасался, что скамья развалится под ним или стол начнет шататься. Он мог есть и размышлять, сидя там, где чувствовал себя спокойно, и считал это подарком судьбы.

Постепенно у них вошло в привычку собираться вместе за ужином, чтобы обсудить свои приготовления и при свете факела составить список того, что еще нужно продумать, переделать и раздобыть. Инструменты, оружие, масло и жир, полоски кожи, самая простая броня, в особенности если удавалось снять ее с убитого в сражении дворянина. Кони, обувь, сушеные бобы и все остальное из числа доступного, что так или иначе могло увеличить шансы на победу.

— Нужно просить рекрутов захватить с собой все, что у них есть из того, что нам нужно, — сказал Гильом, — и убедить отдать это в общий котел.

— Человек, у которого всего две горстки бобов, не пожертвует их ради дела, — заметила Кэт.

— Но он может пожертвовать одну, — ответил Гильом. — Все-таки помощь. И еще нам нужны люди с определенными навыками: конюхи, плотники, кузнецы…

— Если их не призвал к себе на службу Наварра.

— Мы найдем их, — убежденно заявил Гильом. — Уверен, найдем. Они еще остались. И ждут своего часа.

Его предсказание оказалось верным: они действительно остались. По мере того как весть о Гильоме Кале распространялась по стране, люди стекались отовсюду, и вскоре их дом превратился в центр маленького городка будущих воинов. Естественным образом Каль стал их лидером, королем Жакерии — как и предсказывал Наварра. И Каль, плоть от плоти народа, чувствовал себя в этой роли так уверенно, словно был рожден для нее. Не было предела ни его трудоспособности, ни умению воодушевлять мятежников.

Плотники начали изготовлять луки и стрелы, а те, кто не умел делать это, сдирали кору с длинных, прямых ветвей, выравнивали места, откуда прежде отходили меньшие ветки, привязывали или иным способом прикрепляли острые куски камней к одному концу ветки и пучки травы к другому, для балансировки. Срезаемые листья использовали для крыш навесов, которые начали вырастать по краю поляны. Копали ямы для нечистот и, по настоянию Алехандро, придерживались простейших правил санитарии.

Перья используемых в пищу птиц тоже шли в дело при изготовлении стрел. Внутренности животных вывешивали для просушки, а из их кишок плели вполне сносную тетиву. Шкуры высушивали и очищали с тем, чтобы делать из них подкладки на плечи будущих лучников. Уходили с топорами глубоко в леса и возвращались, волоча связки длинных, прямых молодых деревьев, из которых потом мастерили копья.

Кузнецы расщепляли кувалдами камни и делали кремневые наконечники для копий, а если удавалось раздобыть металл, эти мускулистые силачи, истекая потом, чудесным образом преображали лом в те же наконечники. В конце концов Алехандро пришлось вывести лошадей из дома, чтобы освободить место для растущей груды оружия и примитивных, но вполне пригодных для нападения приспособлений, которые требовалось укрыть от непогоды. Он обвязал бабки своих коней тряпками, чтобы отличать их от остальных, и выпустил на луг, где уже паслись те немногие тощие лошади, которых привели с собой добровольцы. Грумы, радуясь тому, что теперь работают на себя, а не на господ, обихаживали животных и обучали их.

С потолка в доме свисали пучки целебных трав и листьев; день и ночь кипели горшки, до краев наполненные снадобьями, могущими пригодиться для ухода за ранеными. Некоторые волонтеры приводили с собой жен и детей, которые помогали обдирать древесные волокна и сплетать из них веревки. Хлопок взять было неоткуда, приходилось использовать дикий лен; изготовленный из него перевязочный материал получался жестким и слегка царапался, но его размягчали с помощью воды или масла.

И в плотно закрытом металлическом ящичке около камина, не слишком близко к пламени, чтобы не загореться, но и не слишком далеко, чтобы оставаться теплой, лежала рука умершего от чумы мальчика, которого Кэт и Гильом выкопали из могилы еще по дороге в Париж. Время от времени, когда никто не видел, Кэт открывала ящичек, с любопытством, не лишенным боязни, следя за тем, как идет процесс высушивания, как рука съеживается до чего-то похожего на лапу и в конце концов рассыпается, превращаясь в сероватый, жирный порошок. Каждый раз, открывая ящик, она крестилась, как бы отгоняя неизвестного демона, которого почти ожидала увидеть поднимающимся из серого праха. И Алехандро тоже вместе с ней заглядывал в ящик, пытаясь оценить, когда процесс закончится. Он слегка потряхивал ящик из стороны в сторону, чтобы было видно, сколько плоти еще осталось. В конце концов наступил момент, когда там не было уже ничего, кроме порошка и кусочков костей. Алехандро выбрал кости, отнес их в лес, закопал и засыпал камнями.

И когда собрали достаточно оружия и припасов и заново подкованные кони слегка отъелись, началось обучение. От рассвета до заката, день за днем Каль разъезжал на коне по поляне, глядя, как его отобранные за сообразительность и храбрость командиры учат рекрутов искусству войны. Крестьяне наносили удары, парировали их и падали на землю, уходя от атаки, снова поднимались, стреляли из луков по мишеням, с очень дальнего расстояния метали копья в чучела. Образовывали строй, маршировали, храбро воздев деревянные мечи, разбивались на маленькие группы, отступали и перестраивались для атаки. Нападали и снова откатывались назад, но в следующий раз наступали чуть дальше, а отступали чуть ближе, и снова нападали, еще более умело.

Они превращались в армию.

Командиры каждый вечер собирались в доме и обсуждали дальнейшие планы обучения, а женщины подавали им скудный ужин из овсяной каши с прожилками мяса. Простые уроки остались позади, можно было переходить к более тонким моментам.

Оружие не должно оставаться лежать на земле, если его владелец пал в бою. Оружие погибшего не принадлежит никому, и нет никакого позора в том, чтобы поднять его и использовать в последующей атаке. Пить нужно так часто, как возможно, поскольку сражение быстро иссушает кровь и другие жидкости в теле человека.

Эти и другие мудрые заветы — вот все, что осталось усвоить армии Жакерии, которая начиналась с одного человека, выросла до сотен, а сейчас насчитывала в своем составе тысячи.

— Пора посылать сообщение, — заявил Гильом Каль одному из своих помощников. — Карл Наваррский должен знать, что мы готовы.