"Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин. Жених (Картина провинциальных нравов)" - читать интересную книгу автора

бегал как собака, ибо ты и сам, я думаю, знаешь, как грустно находиться в
коже просителя.
Победа, дружище, победа! Помнишь ли ты, как наш латинский учитель
рассказывал о каком-то чудаке, который имел привычку говорить: veni, vidi,
vici[1] (так, кажется? я признаюсь тебе, всю эту гнусную латынь позабыл, и
даже mensa[2] просклонять не сумею); в то время мне даже не верилось, чтоб
мог найтись такой чудак, и теперь пришлось на себе эту поговорку испытать!..
именно, братец, veni, vidi, vici! Но буду рассказывать по порядку.
Первым долгом, по выезде из Северной Пальмиры, я счел отправиться к
себе в костромскую деревню и распечь там старосту. Прибавил, разумеется, при
этом оброку. Но, признаюсь тебе откровенно, едва ли моя заботливость
принесет какую-нибудь пользу, а староста даже прямо объявил мне (представь
себе, какой грубиян), что хошь прибавляйте, хошь не прибавляйте, все-таки
больше не получите! Однако ж я настоял на своем и прибавил. Но и за всем тем
едва ли больше тысячи рублей в год получить придется! Я даже удивляюсь,
право, как это у этих скверных мужиков денег нет! ну как, кажется, не найти
каких-нибудь ста рублей с тягла (ведь с тягла, mon cher[3]) и не заплатить!
И между тем нет, да и нет!
А впрочем, entre nous soit dit,[4] с другой стороны, если взвесить
хорошенько все обстоятельства, так ведь немножко свиньи и мы! Ну, на что мы,
например, годны? Всякий хоть что-нибудь да умеет делать, только мы, что
называется, ничевым ничего... Ты скажешь, что надо же кому-нибудь и ничего
не делать, потому что это поощряет промышленность... может быть, ты и прав!
А впрочем, я, кажется, зафилософствовался...
Во всяком случае, ты из всего сказанного выше можешь заключить, что
родовые мои обстоятельства вовсе не блистательны. Ты сам знаешь, друг, какие
я употреблял старания, чтоб улучшить свое положение! Два раза женился и
всякий раз имел в виду что-нибудь получить, но богу не угодно было услышать
мои молитвы. Оба раза за женами моими (ты знаешь, как я сердечно любил их!)
имелось в виду вознаграждение только в отдаленном будущем, то есть по смерти
престарелых родителей, и всякий раз, как нарочно, подруги мои переселялись в
вечность гораздо прежде своих родителей, которые, вследствие этого, не
только мне ничего не дали, но даже и три четверти оставшейся движимости
захватили... Если б не это, то, конечно, я мог бы иметь теперь очень
порядочное состояние.
Не стану описывать тебе дальнейшую мою дорогу из деревни до
Крутогорска. Обо всем этом ты можешь прочесть обстоятельное описание в любом
русском романе. Притом же, сознаюсь откровенно, я большею частью спал и
просыпался только для того, чтоб закусить и выпить рюмку водки (кстати,
поздравь меня, я больше не пью водки, да и тебе советую бросить, потому что
это ужасно сокращает жизнь, а главное, портит цвет лица). Видел я, что по
сторонам торчат какие-то березы, что иную станцию едешь по песку, другую
станцию по глине, или, как здесь выражаются, по суглинку (язык здесь, mon
cher, преуморительный), что через речки и овраги построены мосты и тому
подобная дребедень. Представь себе, даже ни одного игривого происшествия! У
одного смотрителя, правда, нашлась-таки женочка - преинтересная бабенка!
однако пожуировать не удалось, потому что смотритель так и стоит над ней,
точно селезень над уткою.
А знаешь ли, это именно чудная у тебя блеснула в уме идея, попросить у
Каролины Карловны для меня письмо к Голубовицкому! Кто что ни говори, а