"Григорий Борисович Салтуп. Лента Мебиуса (рассказ)" - читать интересную книгу автора

Погода соответствовала душевному состоянию. Хоть бы один человек
показался или патруль милицейский, милиционеры ведь тоже люди, курят порой,
спички имеют...
Он понуро поплелся к набережной Невы с надеждой поймать на перекрестке
курящего прохожего. Или такси, хотя такси брать не стоит: денег нет. Домой,
на Гражданку, ехать далеко, и соседей в столь ранний час будить нельзя.
Придется торчать до первого троллейбуса.
Вообще-то у Бориса Васильевича была здесь, на Васильевском острове,
своя квартира - две комнаты в коммуналке, но идти туда нельзя, там
проживала бывшая супруга с новым мужем. Жилплощадь они пока не разменяли,
второй год бывшую супругу не устраивал ни один из вариантов обмена, и
Борису Васильевичу приходилось снимать комнату на Гражданском проспекте.
Хорошо, что детей нет. Борис Васильевич уже полчаса стоял под фонарем на
остановке, за это время проехали "Жигули" да грузовой фургон, но водители
не затормозили на призывное махание Бориса Васильевича.
Голова его была пуста, как матовый стеклянный шар в вестибюле, в
котором давно перегорела лампочка, но так как шар висит очень высоко,
лампочку все не меняют и не меняют.
Одну бы спичку, огонек - и после двух затяжек сигареты он начнет
соображать...
Пусто, пусто, все люди спят, даже бродячие коты попрятались по
подъездам, монотонно и пусто падают на землю мокрые снежинки, - и тут
мутным боковым взглядом, - за дужками очков, - близорукие глаза Бориса
Васильевича уловили некое новое движение, отличное от ровного падения
снежинок, даже не движение, а так, словно трепетание от ветерка
надорванного газетного листа.
Борис Васильевич повернулся к стенду, - газетный лист был недвижим, но
на последней странице газеты "Известия", где обычно печатаются снимки
фотокорров под рубрикой "По родной стране", фигурки на крайнем снимке вели
себя неподобающим образом. Борис Васильевич протер очки, вгляделся, - там
шло выступление молдавского ансамбля "Жох", и танцоры замедленно
передвигались по сцене. Сквозь дребезжание флуоресцентной лампы в фонаре
Борису Васильевичу почудилось тоненькое сипение скрипки.
Ритм музыки убыстрялся, и убыстрялся жгучий молдавский танец: актеры
уже быстро-быстро перебирали ножками, высоко подкидывая вверх колени,
словно танцевали босиком на раскаленной плите, и все явственней и
явственней звучал сипленький голосок: "Цырын-куцы, цырын-куцы луцыл..."
На сцену с танцующими молдаванами заглянул со своего снимка старик
чукча, который до этого сидел у костерка и потягивал трубочку. Музыка
отдалялась, затихала, прыжки танцоров становились все более замедленными, и
вот они уже позастывали на снимке впятером в едином прыжке, положив друг
другу руки на плечи; старик чукча вздохнул и направился к своему костерку,
и, боясь, что он уйдет и застынет, как молдаване в прежней позе, Борис
Васильевич окликнул его:
- Дедушка, дай прикурить!
- Возьми, однако. Огня не жалко,- протянул ему старик свою трубочку.
Борис Васильевич торопливо потыркался в трубку своей сигаретиной, но
табак в ней спекся в комок и уже не горел.
- Я лучше от костра прикурю. Можно? -
Спросил Борис Васильевич, опираясь на обрез снимка, как на подоконник.