"Саки (Гектор Хью Манро). Рождественские радости Реджинальда (и др. рассказы)" - читать интересную книгу автора

опрокинет, не разбивая, больше фужеров. Я победил - из семи я разбил только
три. Вильям, думаю, просто слишком нервничал. В гостиной все здорово
разозлились, что я не возвращаюсь: они не успокоились даже когда я сказал
им, что был "В конце коридора".
- Мне Киплинг никогда не нравился - сказала миссис Бабволд, когда до
нее дошел смысл происшедшего. - Ничего не вижу умного в "Тосканских
землеройках" - или это Дарвин написал?
Такие игры, конечно, очень развивают - но лично я предпочитаю бридж.
В рождественский сочельник нам полагалось веселиться - на
староанглийский лад. В холле был ужасный сквозняк, но все решили, что это
самое подходящее место для веселья. Холл был украшен китайскими фонариками и
японскими веерами, что придавало ему очень староанглийский вид. Юная леди с
тихим, доверительным голосом побаловала нас протяжной декламацией про
маленькую девочку, которая не то умерла, не то учинила что-то не менее
банальное. Потом майор очень картинно описал, как боролся с раненым
медведем. Я лично предпочел бы, чтобы в таких случаях побеждал медведь -
хоть иногда. По крайней мере, медведь потом не будет об этом трезвонить. Не
успели мы прийти в себя, как некий юноша попотчевал нас чтением мыслей. С
первого взгляда было ясно, что у него хорошая мать и посредственный портной
- он был из тех юношей, которые говорят, не смолкая, даже за самым густым
супом, а волосы приглаживают с опаской, словно волосы могут дать сдачи.
Чтение мыслей даже имело успех: он объявил, что хозяйка думала о поэзии, и
та призналась, что мысли ее действительно были заняты одой Джейн Остин. Что
было весьма близко к истине. Думаю, на самом деле она гадала, хватит ли
остатков бараньего бока и холодного сливового пудинга назавтра на обед
прислуге. Наша разгульная оргия увенчалась партией в шашки, причем
выигравший получал молочную шоколадку. Я получил в свое время хорошее
воспитание, и не люблю играть в коммерческие игры на шоколадки, так что мне
пришлось придумать себе головную боль и удалиться со сцены. За несколько
минут передо мной ушла на покой мисс Лэнгшен-Смит, весьма внушительная дама,
которая имела привычку вставать ни свет ни заря, с таким видом, словно ей
нужно до завтрака снестись со всеми правительствами Европы. На своей двери
она прилепила записку с просьбой разбудить ее завтра особенно рано. Такой
шанс выпадает раз в жизни. Я приклеил поверх этой записки другую, оставив
открытой только подпись. В новой записке говорилось, что прежде чем ее
прочтут, мисс Лэнгшен-Смит покончит со своей неправедно прожитой жизнью, а
так же, что она сожалеет о неудобствах, которые причинит хозяйке, и хочет,
чтобы ее похоронили с воинскими почестями. Через несколько минут я
оглушительно хлопнул на лестнице бумажным мешком, и тут же издал театральный
стон, который, наверное, было слышно и в погребе. Затем я вернулся к своему
первоначальному плану, и отправился спать. Шум, который устроили гости,
пытаясь вломиться к этой почтенной даме, был положительно неблагопристойным.
Она мужественно сопротивлялась, но, боюсь, они еще около четверти часа
обыскивали ее, пытаясь найти пули, словно она была полем исторического
сражения.
Я терпеть не могу ездить на поезде в первый день Рождества, но человек
время от времени вынужден делать то, что ему неприятно.