"Игорь Сахновский. Человек, который знал все" - читать интересную книгу автора

главное - осторожность.
Здесь надлежало отвечать прочувствованно и тихо:
- Спасибо. Я предупрежу Генриха Романовича.
Расставались почтительно, с глубоким взаимным презрением.
- Да, кстати, - как бы спохватился Холодянин, - а фамилия Безукладников
вам ничего не говорит?
- Что значит "не говорит"? - Стефанов почти оскорбился, будто речь
зашла о его любимом тяжелобольном родственнике. - Безукладников Александр
Платонович. Очень даже говорит. А скоро еще больше скажет...
В итоге Холодянин отбыл обедать в сильно улучшенном настроении, с
чувством удачно сбагренной черной работы, для которой, собственно, и
существуют в мире всякие стефановы. Стефанов же, сытый пока лишь
результатами своих нелегальнослужебных прослушиваний, знал о покушении ровно
столько, сколько успел наболтать по телефону некто Безукладников, а потому
испытывал досаду, схожую с изжогой, оттого, что его единственный источник
информации известен не только ему. Тем сильнее в нем сгущалась решимость не
делиться добычей ни кем - ни с дошлым Холодяниным, ни даже с собственной
конторой. По тому адресу, на Кондукторской, пряталась и мерцала какая-то
выгода, а нюх на выгоду Стефанов имел почти волчий.
Утром этого же дня коммерсант Немченко наконец завершил свою домашнюю
отсидку. Поскольку дьявольский умысел, принесший ему наволочку с деньгами,
больше никак себя не проявлял, Сергей Юрьевич отважился возвратить Шимкевичу
долг. Уходя, он пообещал Ирине вернуться не поздно и повезти ее вечером во
французский ресторан, запланированный еще с Рождества. При этом взглянул с
такой отчаянной тревогой, словно прощался навсегда. Вопросов она не
задавала - спрашивать и откровенничать у них было не принято.
Ирина за год с небольшим так и не привыкла до конца к Немченко: к
спиртовой резкости его дезодоранта, к безволосой мускулистой груди и рукам.
С ним жилось приятно - и как-то чужевато. Она скучала по Безукладникову,
казавшемуся в разлуке таким трогательным. Но сейчас вдруг взять и отказаться
от своих новых высоких туфель и дорогих баночек с кремами, от этого
горьковато-сладкого сыра и чудного кофе с белой капелькой ликера "BAILEY'S"
вместо молока, от зеркальной ванной и сегодняшнего ресторана - она уже не
смогла бы ни за что.
...Шимкевич взял деньги с холодной рассеянностью и, не считая, спрятал
в сейф.
- Молодец, - похвалил он мрачно. - Красавец. Теперь неси проценты, и мы
квиты.
Немченко стал похож на гипсовый слепок.
- Коля, почему проценты? Мы не договаривались.
- А порядочных людей оскорблять договаривались? Как твоя ссыкуха меня в
сауне обозвала, помнишь? Повтори за нее! Давай повторяй! Не слышу!..
Шимкевич возбуждался переливами своего гнева, как драматический актер.
- Учишь вас, учишь!.. Скажи ей, пусть вечером ко мне приезжает.
Прощения просить.
Затем творческая фантазия Шимкевича подсказала ему, что оскорбительница
Ирина должна вымаливать прощения непосредственно в той же сауне, где и
провинилась. Немченко дозволялось в этот момент отсутствовать.
Сергей Юрьевич ушел на негнущихся ногах. А Коля Шимкевич еще с полчаса
предавался грезам о высшей справедливости: фигуристая спесивая гордячка,