"Михаил Сагателян. Кто же убил Джона Кеннеди? " - читать интересную книгу автора

Кеннеди, поскольку Джонсон (и это тоже было достаточно широко известно в
Вашингтоне) ненавидел брата убитого президента.
Итоги тогдашних сравнений, как правило, оказывались далеко не в пользу
вчерашнего вице-президента. Конечно, тому были и объективные и
субъективные причины. Вашингтонский корреспондентский корпус (я имею в
виду американцев) в подавляющем своем большинстве любил и уважал Джона
Кеннеди. Почему это было так, пожалуй, ярче других объяснил обозреватель
газеты "Нью-Йорк тайме" Джеймс Рестон.
"Кеннеди, - писал он, - был президентом из детской хрестоматии, более
молодым и красивым, чем прочие смертные политические деятели, далеким даже
от своих друзей, изящный и элегантный, с поэзией на устах и лучезарной
молодой женщиной подле него... Чем дольше он находился на посту
президента, тем решительнее выступал против сковывающих экономических и
финансовых традиций прошлого, тем настойчивее призывал страну видеть мир
таким, каков он есть в действительности...
Он был критиком своего века. Он считал, что мы не можем успешно
действовать в изменившемся мире, если не изменим самих себя - наш образ
жизни и наши институты.
Это был молодой ум, ставящий большие проблемы...
Суть трагедии совершенно ясна. В Далласе был убит не только президент,
по и обещания на будущее".
Оценки и чувства, высказанные Рестоном, характерны не только для
непосредственного журналистского и политического окружения Кеннеди. Их
(сознательно или подсознательно) разделяли и широкие круги американской
интеллигенции и студенчество, американская молодежь вообще. Вашингтонская
журналистка Мэри Макгрори, узнав о гибели президента, сказала Артуру
Шлезингеру:
"Мы больше никогда не будем смеяться". Шлезингер ответил: "Бoг с вами,
Мэри. Мы будем смеяться опять. Вот только нам никогда больше не стать
молодыми".
Тут нужно рассказать еще об одной особенности тех первых часов после
выстрелов в Далласе. Политическая журналистика в США неизмеримо больше чем
где бы то ни было построена на принципе "промывания мозгов".
Вначале корреспондентам дают готовую официальную версию важнейших
событий, они сообщают ее читателям и слушателям, так сказать, в
первозданном виде и уже потом начинают комментировать.
22 ноября 1963 года это правило было стихийно нарушено. В течение
одного часа шестнадцати минут, прошедших между убийством Кеннеди и
задержанием Ли Харви Освальда, все американские средства информации были
лишены какой бы то ни было офциальной версии. Никто не "промывал мозги"
редакторам, обозревателям, корреспондентам. Они были предоставлены
самим себе в первом анализе происшедшего, в первых лихорадочных поисках
причин и виновников. Ждать же официальной версии было немыслимо: по
законам космических скоростей распространения в стране важнейшей
информации читатели немедленно должны были получить хоть какую-то версию
мотивов убийства, намеки на возможную политическую окраску еще
неизвестного преступника или преступников. Через 20 минут после выстрелов
в Кеннеди более 75 миллионов взрослых американцев уже знали о них.
Авторы первых американских комментариев, посвященных убийству
президента, в общем-то написали то, что думали сами, сообщили оценки