"Ирина Сабурова. О нас" - читать интересную книгу автора

Она не могла видеть, как с другой стороны поезда рыженькая женщина
подбежала, схватилась за какую то лопаточку выступом с платформы над
буферами, но вагон дернуло на стыке, она не удержалась и сорвалась вниз с
коротким криком. Сидевшие на платформе ахнули, бросились к краю, но это было
уже бесполезно. Вагон прошел, потом второй, третий ... последний. Между
рельс, между шпал осталось лежать что-то - почти невидное сбоку: несуразно
сложившаяся, раздавленная фигурка без ног, с раздробленным, сплющенным
затылком. Рыжие волосы покраснели, как клоунский парик.
- Хоть короткая смерть, слава Богу. Что ж, еще одна... - вздохнули на
платформе. Жена инженера перекрестилась и заплакала.
Хвост поезда долго вилял еще на раздвигавшихся, пересекавшихся
параллелях пустых путей. Таюнь держала на него направление, стараясь шагать
со шпалы на шпалу, чтобы не попадать на коричневый, облитый гарью острый
щебень между такими же просмоленными балками. Через несколько минут
остановится, и она догонит... ведь останавливался же все время по пути!
Стояли же они на этой станции целый день! Рыженькая литовка попала, не видно
ее на путях.
Хвост все уменьшался, превратившись в туманную точку - теперь и она
исчезла в мареве. Справа от Таюнь садилось солнце, небо стало выцветшим и
бледным. Где нибудь на станции можно будет узнать... и вообще, приключение.
Еще одна переделка. Голый человек на голой земле! В кармане - серебряный
мундштук, верный друг во время войны; батистовый платочек с кружевом, и
самодельный флажок - все иностранцы в Германии со своими национальными
эмблемами. Довольно легкий багаж! И это действительно все, если не считать
часов на руке и кольца. Даже брошку она сняла и положила в сумку, боялась,
что потеряет - тяжелая, золотая. А главное, что в сумке махорка была, хлеб,
даже сала кусок и - и все документы, конечно. И пальто из серой каракульчи,
притороченное к чемодану ремнями, подкладкой кверху, чтобы не видно было,
что оно дорогое. Идиотство в сущности брать такое в дорогу, но она хотела
одеться прилично, попав в большой город. Вот и оделась. Но этот инженер --
тоже рижанин, порядочный человек, он сдаст вещи на станции, на хранение.
Пока только - немного страшновато, но как то и весело даже - может быть
такое: веселая злость? И в который раз бывать в пути с таким багажом --
налегке? Да, но тогда была весна, и солнце, и... не седеющие уже волосы.
Совсем иначе.
Идти по шпалам стало тяжело. Таюнь подобралась к краю полотна,
спустилась под откос. Пыльная дорога показалась мягкой. Сбоку тянулись
низенькие заборчики, крохотные будки-домики в садиках - кусты, яблони,
цветы. Немецкая "беседочная колония" - "Шребергартен". Устало думала, что
считала раньше почему то это название от "Шербен" - осколки - и только
потом узнала, что Шребером звали городского инженера, давшего бедным
горожанам возможность выхода в зелень, в свой крохотный садик на окраине...
Одна из калиток хлопнула, закрылась, на дорогу вышла женщина с мальчиком и
большой корзиной в руках.
- Посмотри, мама, негритянка! - послышалось за спиной Таюнь.
Оглянулась с любопытством. Откуда взялась здесь негритянка? На дороге,
кроме женщины с ребенком и ее, никого не было видно. Вот, значит, как она
выглядит, после вчерашнего вагона с углем. Провела рукавом по лицу. Все
равно, надо идти дальше.
Над сорванной крышей вокзала с мигавшими огоньками редких карманных