"Роберт Сабатье. Шведские спички " - читать интересную книгу автора

Когда ребенок сидел около молодых влюбленных, облокотившись о
палисандровый стол, они любезно ему улыбались, но со временем начинали
чувствовать, что он им мешает. Поставив перед собой потные листки с текстом
популярных песенок, Жан и Элоди напевали дуэтом "Марилу, как сладостно было
первое наше свиданье", а Оливье добавлял: бам-бам-дзум! - но даже эта
детская вольность не могла рассеять экзотического аромата "Светлого неба
Сорренто" или "Я ее встретил на Капри", Головы Жана и Элоди сближались, их
губы искали друг друга, и ребенок понимал, что следует уйти поиграть, и тут
же получал разрешение выбежать на улицу.
Он садился на первую ступеньку каменной лестницы, подпирал кулаками
подбородок и пытался сосредоточиться, но все вокруг было неясно, расплывчато
и лишь постепенно приобретало более четкие очертания. Ночь нагоняла на него
тупой страх. Он был в таком напряжении, что вздрагивал от гудения
водопроводных труб, от малейшего скрипа деревянных полов.
В чистой двухкомнатной квартирке, оклеенной обоями с изображением
увитых цветами колонн, тянущихся к голубоватому потолку и упирающихся внизу
над плинтусом в фриз светло-зеленого тона, была глубокая ниша, отделенная от
столовой складной трехстворчатой дверцей, затянутой сверху прозрачной
пленкой. Здесь спал Оливье, на диване-кровати, встроенном в тонкую рамку из
плакированного индонезийского дерева, с полками для книжек и безделушек.
Мебель была легкой и неустойчивой, и нередко на голову Оливье падало новое
сочинение Пьера Бенуа (или Раймонды Машар, или Клода Фаррера, или Анри
Бордо).
Рядом в шкафу находилась одежда мальчика: синий матросский костюм и уже
тесный ему берет, серый костюмчик с брюками-гольф (это на воскресенье),
немного белья, лакированные туфли, шлепанцы на веревочной подошве, башлык,
черный непромокаемый плащ на молнии, несколько свитеров, связанных Виржини,
школьные халаты из черного сатина, отделанные красной каймой.
Наденет ли он когда-нибудь школьный халатик? Мальчик предпочитал об
этом не думать, он издали поглядывал на своих школьных дружков, когда в
четыре часа пополудни кончались уроки в классах, и втайне им завидовал. Если
бы Оливье сам попросил разрешения вернуться к занятиям, ему бы не отказали,
но он был убежден, что этот частный запрет был связан со всей его горькой
судьбой и ничего с этим не сделаешь - он бессилен. Иногда мальчик брал свой
ранец из телячьей кожи, клал его на диван, становился перед ним на коленки и
заново осматривал содержимое: учебники, которые выдала ребятам школа,
обернутые в голубовато-серую бумагу и украшенные ярлычком с обрезанными
уголками (Учебник арифметики принадлежит такому-то...), дневник, обернутый в
ту же бумагу, тетрадки с линованными красными полями, с особыми вкладками,
отделанными под муар - на них были напечатаны таблицы умножения и деления.
Он часто приводил в порядок свою готовальню, раскладывал по отделениям
черного футляра циркули и всю эту точную механику - транспортир, рейсфедер,
вставные запасные графиты, потом вынимал лакированный черный пенал с
золочеными цветочками на крышке и отделениями для перьев "утка",
"сержант-майор", "рондо"; там же у него были твердые и мягкие карандаши,
ручки, одна тоненькая, как папироска, другая из оливкового дерева, толстая,
как сигара, и, кроме того, еще одна костяная ручка, плоская, отделанная
кружевными зубчиками вокруг небольшого отверстия и даже четырьмя
миниатюрными видами Парижа; в другом гнездышке лежала резинка и рядом
печатка с его инициалами, которую мальчик сам смастерил, еще одна печатка