"Рафаэль Сабатини. Вечера с историком" - читать интересную книгу автора

восседал Борис Годунов под чугунными лампадами, превращавшими крытый белой
скатертью стол с золотыми ковшами и серебряными блюдами в сверкающий
островок света, окутанный мраком, в который был погружен огромный чертог.
Воздух был напоен ароматом горящих сосновых поленьев, потому что, хотя был
уже май месяц, ночи стояли холодные, и в очаге постоянно поддерживали
огонь.
К Борису приблизился его верный слуга Басманов. Именно он принес
известие - одно из тех, что поначалу так потрясали царя. Казалось, Немезида
наконец-то занесла над его грешной головой свой карающий меч.
Острые, болезненно-желтые скулы Басманова окрасились румянцем; в
продолговатых глазах сверкали возбужденные искорки. Первым делом он велел
челяди удалиться, потом подался вперед и, склонившись над Борисом,
скороговоркой сообщил ему новость.
При первых же словах царь с лязгом бросил свой нож на золотую тарелку,
и его короткие сильные руки вцепились в резные подлокотники массивного
золоченого кресла. Но он быстро овладел собой и, продолжая слушать боярина,
мало-помалу приходил в насмешливое расположение духа. Презрительная ухмылка
заиграла на губах, полуприкрытых седеющей бородой.
А суть Басмановского доклада сводилась к тому, что в Польше неведомо
откуда объявился человек, называвший себя сыном Иоанна Васильевича и
законным царем Руси, тем самым Дмитрием, который, как полагали, скончался в
Угличе десять лет назад и останки которого покоились в Москве, в церкви
Святого Михаила. Человек этот нашел прибежище при дворе литовского магната
Вишневецкого, и польская знать в один голос свидетельствует ему почтение,
спеша признать в нем законного сына Иоанна Грозного. Поговаривали даже, что
он как две капли воды похож на покойного царя, если не считать смуглой кожи
и черных волос, унаследованных им от вдовствующей царицы. Кроме того, на
лице у него было две бородавки. Точно такие же, насколько помнили
приближенные и слуги, обезображивали черты Дмитрия, когда тот был ребенком.
Так сообщил царю Басманов, добавив, что он отправил в Литву гонца для
уточнения и подтверждения этой вести. На основании полученных им
дополнительных сведений боярин избрал этим гонцом Смирнова-Отрепьева.
Борис откинулся на спинку кресла, вперив взор в украшенный каменьями
кубок и машинально вертя его в пальцах. На круглом бледном лице царя теперь
не было и тени улыбки, черты его застыли, на чело легла печать глубокого
раздумья.
- Найди князя Шуйского, - молвил, наконец, Борис, - и пришли его ко
мне.
А в ответ на сообщение боярина царь сказал лишь:
- Мы еще поговорим об этом, Басманов.
И с этими словами мановением руки отослал придворного.
Но как только боярин удалился, Борис тяжело поднялся на ноги и подошел
к очагу. Царь понурил свою крупную голову, грузные плечи его поникли. Он
был человеком невысокого роста, коренастым, кривоногим и склонным к
полноте. Царь поставил ногу, обутую в отороченный горностаем красный
кожаный сапог, на решетку очага и, облокотившись о резные украшения над
ним, подпер ладонью лоб. Глаза его смотрели на огонь, словно пляшущие языки
пламени напоминали ему о том давнем пышном зрелище, которое занимало теперь
его мысли.
Девятнадцать лет пролетело с тех пор, как скончался Иоанн Грозный,