"Эрнесто Сабато. Туннель" - читать интересную книгу автора

Пусть, по-вашему, эта история публикуется из тщеславия. В конце концов, я,
как и все, сделан из мяса, волос, ногтей и костей, и весьма несправедливо
искать во мне - именно во мне - какие-то особые достоинства; ты нередко
представляешь себя суперменом, пока вдруг не заметишь собственной
нечистоплотности, пошлости и коварства. Другое дело - тщеславие: никто не
страдает от недостатка тщеславия - важнейшего двигателя Человеческого
Прогресса. Мне смешны сеньоры, умиляющиеся скромности Эйнштейна и ему
подобных, легко быть скромным, когда ты знаменит, вернее, казаться скромным.
Порой думаешь: тщеславия здесь нет и в помине, а оно вдруг проявляется в
самой своей утонченной форме - скромности. Как часто мы сталкиваемся с
людьми, сочетающими в себе то и другое! Даже Христос, символ он или
подлинное лицо, произнес слова, подсказанные тщеславием или, по крайней
мере, гордыней. А Леон Блуа,[1] которого обвиняли в высокомерии,
оправдывался тем, что всю жизнь провел среди людишек, в подметки ему не
годившихся. Тщеславие прячется в самых невероятных местах: оно соседствует с
добротой, самоотверженностью, великодушием. В детстве меня приводила в
отчаяние мысль, что когда-нибудь умрет мать (постепенно понимаешь, что со
смертью можно не только примириться, но даже желать ее), и я не представлял,
что у моей матери могут быть недостатки. Сейчас, когда ее уже нет, я сознаю:
она была такой хорошей, как только доступно смертному. Однако в последние
годы ее жизни мне, уже взрослому, становилось больно, когда в лучших
проявлениях у нее обнаруживалось хоть крошечное зернышко фальши или гордыни.
То, что произошло со мной самим, после того как ей удалили раковую опухоль,
еще более красноречиво. Чтобы успеть к матери, мне пришлось провести в
дороге две бессонные ночи. Когда же я оказался у ее постели, больная слабо
улыбнулась, безжизненное лицо озарилось нежностью, и мать прошептала
несколько сочувственных слов, огорченная моим измученным видом. И где-то в
глубине зародилась тщеславная гордость - ведь я примчался так быстро!
Раскрою вам секрет, чтобы вы убедились сами: я начисто лишен иллюзий
собственного превосходства над другими.
В любом случае свою историю я рассказываю не из тщеславия. Готов
согласиться, тут есть доля высокомерия или гордыни. Но что за мания
анализировать каждый шаг? Взявшись за повесть, я твердо решил ничего не
растолковывать. Хотелось лишь рассказать о преступлении, и все; кому не
понравится, пусть бросит чтение. Хотя это маловероятно - как известно, самые
любопытные постоянно требуют объяснений, и ни один из них не упустит
возможности дочитать историю преступления до последней страницы.
Лучше было утаить причины, побудившие меня писать эту исповедь, но,
чтобы не показаться эксцентричным, скажу правду, в которой нет ничего
сложного: повесть прочтет множество людей, ведь сейчас я знаменит; и хотя у
меня нет иллюзий ни насчет человечества в целом, ни насчет читателей моей
книги, все же остается слабая надежда, что кто-то сумеет меня понять. Хотя
бы один человек.
Вы спросите: "Почему лишь слабая надежда, если рукопись прочтут столько
людей?" Подобные вопросы кажутся мне бессмысленными. Но надо предвидеть и
их, поскольку нам постоянно задают вопросы, бессмысленность которых видна с
первого взгляда. Можно кричать до хрипоты перед ста тысячами русских: никто
не поймет твоего языка. Вам ясно, о чем идет речь?
Только одно существо могло бы меня понять. Но им была именно та, кого я
убил.