"Евгений Рысс, Л.Рахманов. Домик на болоте " - читать интересную книгу автора

отказывался от всех приглашений. Очень часто он вставал среди ночи и уходил
в лабораторию, где постоянно находился Якимов, поставивший свою кровать
рядом с лабораторным столом.
Теперь отец был не похож на того сдержанного, всегда спокойного
профессора, каким знали его ученики и ассистенты. Он часто выходил из себя,
кричал и нервничал.
Помню, как он обозлился на Вертоградского, когда тот вечером на два
часа удрал в кино.
- История торопится, - кричал он на него, - а вы по киношкам бегаете!
С тех пор Вертоградский каждый раз, когда мы садились обедать, замечал
строго и нравоучительно:
- История торопится, товарищ Якимов, а вы обедать садитесь!
Очень хорошо помню я первую выздоровевшую крысу. Между нами говоря, она
была такая же противная, как и все остальные крысы на свете, но отец, Якимов
и Вертоградский находили ее красавицей. Наш старый, заслуженный кот, который
верой и правдой служил нам двенадцать лет и считался членом семьи, умер, не
дождавшись от отца таких горячих и бурных ласк, какие достались на долю этой
мерзкой крысы.
- Смотрите, - кричал Вертоградский, - какая она веселая! Она себя чудно
чувствует. Вы замечаете?
Якимов потирал руки и улыбался. Отец чесал крысе спину, что, по-моему,
ей вовсе не нравилось.
В тот день мы провели в лаборатории весь вечер и ушли в начале первого
часа ночи. Отец привел домой Якимова и Вертоградского и, несмотря на поздний
час, приказал накрыть стол и подать все, что есть лучшего в доме.
Налив рюмку, он произнес тост за вакцину:
- Я решил назвать ее "К.В.Я." - Костров, Вертоградский, Якимов. Пусть
каждый из нас чувствует, что и его доля труда была в этом деле. За успех,
товарищи!
Ассистенты были очень довольны. Вертоградский только сказал, что так
как и моя доля работы есть в этой вакцине, то следовало бы и меня включить в
название. Поэтому его нужно читать так: "Костровы, Якимов, Вертоградский".
Все с этим согласились, и отец даже неожиданно обнял меня и поцеловал -
просто так, от хорошего настроения.
Я забыла сказать, что я тоже работала в лаборатории. Кажется, отец взял
меня главным образом потому, что на меня, свою дочь, он мог кричать сколько
ему угодно. Я мыла посуду, ассистировала Якимову, говорила по телефону, что
профессор занят и подойти не может, вела записи и подметала пол, когда
уборщица была выходная.
На следующий день после нашего пира к нам приехал Плотников, тот самый
работник обкома, к которому обращался отец в затруднительных случаях.
Плотников был невысокий, худощавый человек с немного прищуренными глазами.
От этого казалось, что он про себя улыбается. Плотникова водили по
лаборатории, показали ему знаменитую крысу и насказали такое количество
специальных терминов и формул, что у него в глазах появилась растерянность.
Плотников сказал, что все нужное будет предоставлено немедленно. Он просил
звонить ему по всякому, даже мелкому, погоду и дал, кроме служебного, еще и
домашний свой телефон.
Когда Плотников уехал, отец сказал:
- Стыдно! Государственные люди думают, как бы нам помочь, а мы