"Владимир Рыбин. Город эстетов (Рассказ, фантастика)" - читать интересную книгу автора

Стало ясно, что роботы шли ночью, повинуясь какой-то своей потребности, и
не заметили пропасти.
Целый день они осматривали останки роботов, пытаясь вернуть к жизни
хоть одного. Все было напрасно: высота падения была слишком большой, а
скалы слишком острые - от иных роботов ничего нельзя было взять и на
запчасти. Даже блоки управления, упрятанные в крепчайшие пластиковые
панцири, и те в большинстве были разбиты вдребезги, словно их специально
кто-то ломал и корежил.
Здесь же и заночевали, в прогретой солнцем нише под скалой. На этой
удивительной планете можно было не опасаться ни ночных холодов - таким
теплым был климат, ни хищных зверей, поскольку они отсутствовали. Однако
Ермаков не стал испытывать судьбу, разжег костер, чем привел Леню в
неописуемый восторг. Как дикарь, никогда не видевший открытого огня, Леня
безбоязненно тянул к нему руки, обжигался, кашлял в дыму, но не отходил.
- Теперь мы будем жить как первобытные люди, - радовался он.
- Ты считаешь, это хорошо?
- А чего? Сами себе хозяева - что хотим, то и делаем.
- Что же именно? - удивился Ермаков такому неожиданному повороту
мысли.
- А все.
- Разве роботы тебе мешали?
- Не мешали, но... - поморщился Леня. - Я не знаю...
- Боюсь, что теперь действительно все придется делать самим. Но ведь
тогда не останется времени для создания произведений искусства.
- Останется, - уверенно заявил Леня. И добавил, подумав: - Может,
даже и лучше будет.
Леня еще не понимал, что хотел выразить. Но обостренным чутьем
подростка он чувствовал то главное, о чем Ермаков в последнее время
задумывался все чаще. Эстеты говорили, что он не понимает искусства, но
Ермаков был уверен в обратном. Конечно, ему было не под силу изощренным и
красивым слогом выразить многогранность светомузыкальной гаммы, не мог он
вызывать в себе состояние экстаза, когда смотрел на объемные картины. Но
он осмеливался задавать вопрос, который, как видно, и в голову никому не
приходил: зачем эти восторги и экстазы? <Искусство будит высокие порывы,
развивает воображение и этим повышает творческий потенциал человека, -
говорил Обнорский. - Высокое искусство - родной брат науки, а наука -
основная производительная сила общества, она может...> Дальше в этой
тираде Обнорского обычно шло долгое перечисление того, что может наука.
Получалось более чем убедительно, и Ермаков, слыша это, не раз ругал себя
бездарью и неучем, и надолго запирался в своем углу, и отходил сердцем
среди послушных его рукам материалов и предметов.
Но однажды до него дошло, что наука, о которой говорит Обнорский,
делающая все для человека, вроде как стремится подменить собой человека.
<Можно многое знать и ничего не уметь. Человек велик не столько знаниями,
сколько умением все делать> - вот смысл антитезы, сформулированной
Ермаковым. Антитезы, о которой он никому не говорил, чтобы не вызвать
очередного каскада насмешек. Ему казалось странным и ненужным добывание
эмоций из ничего и ни для чего, как это делали эстеты. <Для землян, - не
раз слышал он утверждения, - для всей космической культуры>. Но Ермакову
не верилось, что отвлеченно-эстетические упражнения на далекой планете