"Алексей Рыбин. Фирма" - читать интересную книгу автора

перевести его роялти. Договор, что ли, какой-нибудь задним числом провести?
- Зачем - договор? У меня его завещание есть.
- Завещание? Как это? Чтобы Леков завещание писал? Не верится что-то.
- Это я его напрягла. Он, как всегда, в жопу пьяный был. Я и заставила.
Что-то меня дернуло, сама не знаю что. Со злости, наверное.
- Как это?
- Да так. Нет, я его не просила завещание писать. Просто начала орать,
что он, сука такая, все пропил, проторчал, у нас, знаешь, недели были, когда
куска хлеба в доме не оказывалось. И ни копейки денег. Ты знаешь, что это
такое - когда ни копейки денег? Не в фигуральном смысле, а в буквальном?
Когда мне на жетончик метро приходилось занимать у соседей три рубля? А
соседи... - никто из соседей нам уже двери не открывал. Всех он достал, всем
должен был. И до сих пор, кажется, половине из них не отдал. Знаешь, у кого
полташку, у кого десятку.
- Рублей? - неосторожно спросил Митя.
- Нет, блядь, драхм!
Митя полез в карман, вытащил бумажник и достал из него две сотенные
купюры.
- На. Отдай ты им, чтобы не висело. Хватит?
- Положи на стол. Мы им найдем применение, не волнуйся. А соседи
подождут. Не столько ждали. Уже, кажется, списали все...
- Нет, нет, Оля, рассчитайся с ними. Нехорошо. У меня деньги есть. Если
еще хочешь выпить - не проблема. И вообще...
- Что - вообще? Что - выпить? А жить на что? Выпить - хрен с ним, а
жить? Что я завтра жрать буду? Он свалил, я же говорила, - ни копейки мне не
оставил. Пять тонн баксов - только показал издали. Сволочь!
- Не надо его ругать, Оля. Такой у него страшный конец был.
- Вполне в его стиле. Я все время чего-то такого и ждала. Обычное для
него дело. Сколько раз мы все тут на грани были! То он газ не выключит,
отрубится, чайник на огне, вода выкипела, все в дыму... Однажды я совершенно
случайно домой явилась, собиралась у Гальки, у подружки моей заночевать, но
все же решила зайти, надо было что-то там взять... В квартире дымовая
завеса - ни черта не видно. А этот гений храпит. Я все выключила, двери-окна
настежь, его схватила, думала - задохнулся. А он...
- Что? - с интересом спросил Матвеев. - Выпьешь еще? Тут осталось.
- Да. Наливай. Так вот - он лежит, храпит. Я его разбудила, то есть не
то чтобы разбудила, а с дивана подняла... Он не понимает ни хрена, мычит...
Пошел, поблевал минут пятнадцать, очухался, вылезает, мокрый весь, красный,
опухший, видел бы, картина маслом... "Выпить у нас есть?" - спрашивает. Вот
так. Это еще семечки. Просто дым, и все. А бывало, что и пожар начинался...
- Выпьем, - сказал Матвеев. Он уже стал уставать от слишком красочных
описаний лековских подвигов. Со слов Ольги получалось, что гениальный
гитарист, автор нескольких, ставшими поистине народными песнями, хитов, был
каким-то отвратительным монстром, по сравнению с которым рядовой бомж у
помойного бака выглядит вполне приличным, работящим и сообразительным
мужичком.
- Один раз, когда уже край был, когда не могу, чувствую - конец, еще
день такой жизни, и я на "Пряжке" окажусь, - продолжала Ольга, - я ему
говорю: "Ухожу от тебя. Все, гений, живи дальше как знаешь".
- И что?