"Святослав Юрьевич Рыбас. Дитюк" - читать интересную книгу автора

правильно. Мои мальчики весь хлеб вырастили, я гордость чувствую. А время
летит! Каждый свой год и хлеборобский, и отцовский помню. Вот они, эти годы,
со мной, с вами.
Пока мальчики служили, бригада успела.
Без них мне было туго, на остальных легло больше нагрузки, мне новые
люди на замену очень понадобились. Я взял да и принял совсем юных ребят Диму
Копку, Володю Сиволапова, Володю Даниленко, внука тех стариков, у которых я
жил весной пятьдесят четвертого, и еще других мальчиков. Они еще и школу не
закончили, каникулы у них были. Однако все права имели на управление
техникой. Кроме того, они работать хотели, они прямо рвались до работы.
"Почему? - спрашивал я себя. - Ведь не от нужды?" Потому, что они с настроем
целинным. Я ребят учил, и они на лету схватывали науку.
Но вскоре мне предложили стать управляющим отделения, а я не захотел
бросать бригаду, будто чуял, что без меня она уже не та будет. Целую неделю
я скрывался от директора. Как увижу в поле "Волгу", уйду куда-нибудь,
спрячусь, пока Дитрих не уедет. А потом едем однажды по степи на грузовике,
- глядь, "Волга" за нами, так он меня и настиг. Назначили управляющим.
У меня под началом стало две бригады, моя и первая. Бригадиров там не
больно крепких поставили, один до выпивки был охотник, другой с ребятами
никак не мог общего языка найти, - часто ко мне ходили мальчики, чтобы я
заступался. Помню, пришли поварята и говорят: "Тяжело с бригадиром". -
"Отчего?" - спрашиваю. "А он как придет, все хмурится и слова не скажет, не
улыбнется". Я ему потом объясняю один на один, что для всех надо хорошее
слово найти, от хорошего слова жизнь теплее.
Моя молодежная бригада едва не распалась, покуда я от нее был удален, -
мальчики хотели идти кто куда. Вот тут-то я решил: хватит. Прошу у секретаря
райкома партии Князева: "Николай Трифонович, отдайте мне мою любимую
работу!" Он посмеялся: "Другой присосется к должности - не оторвешь, а ты
сам отказываешься". И отпустил меня.
Я снова стал на место. Было в пору убирать. Пшеница до восковой
спелости поспела, верхние зерна уже твердые. Я по опыту знаю, и тот опыт
горький, - не выхватишь зерно в сухие дни, потом только снега и дождя
дождешься, они твое поле не пожалеют. И свеклу замерзшую я вспомнил, и
другое, подобное. Но Кривошеев, он главным агрономом стал к той поре, не
велит косить - пусть спеет. Я еще тверже стою на своем: будем косить,
доспеет в валках. Я его привел на одно поле, походили, потрогали колос;
уломал я таки агронома с одной стороны здесь начать. Мальчики начали, а я в
лабораторию поехал, чтобы зерно на анализ дать. Не готова лаборатория. Я
девушкам килограмм шоколада пообещал, они сделали анализ: "Влажность
тринадцать процентов". Ну, это хорошо. Даже когда пятнадцать - хорошо.
Просушим. Мне еще бы процент клейковины узнать. Отличный, говорят, процент
клейковины.
Мальчики в азарт вошли, не хотят останавливаться. И не надо было
останавливаться. Я говорю: пока нет Кривошеева, косите до конца.
А директору предлагаю, пора, мол, хлеб сдавать государству.
"Заготзерно" даже не был готов принять, ждать пришлось немного. Дитрих
только головой качал, удивлялся. А в других бригадах сложнее вышла уборка,
из-под снега довелось выхватывать После Кривошеев мне сказал: "У тебя мне
делать нечего, ты сам все знаешь" Что ж, я знаю, моя бригада знает, а иначе
нам работать нельзя.