"Владимир Рыбаков. Тавро " - читать интересную книгу автора

постоянная смачность.
Через месяц он купил телевизор и губкой впитывал все дебаты подряд. И
пьянел. И хлопал себя по бокам: "Ну и дают! Вот это да!" Иногда он
произносил эти фразы с восхищением, иногда - с презрением, когда французы
спорили о режимах, знакомых Мальцеву. В том, что в богатой стране может быть
много утопистов левого толка, он не сомневался. Чтобы мечтать о социализме с
мордой ангела, нужно прежде всего быть сытым и проживать не под дождем. "Из
достатка люди прыгают в мечту. Больше как будто неоткуда - говорил в
Ярославле старенький профессор, друг матери. Его давно изъел страх, а он
взял да и вывел его водкой. Он добавлял, злорадно потирая руками: - Ей-ей,
хрупок Запад, хрупок. Они гордятся своей системой да как дети балуются с
ней. А ведь бахнет по ним разом инфляция процентиков эдак на сорок, больше и
не нужно, - вот и нет демократии. Сами от нее откажутся. Ей-ей".
Тогда Мальцев не доверял старику - разве можно доверять человеку,
презирающему себя самого за слабость.
Сам Мальцев видел тогда в западных людях потомков буйных греков,
ссорившихся и дравшихся на агоре в то время, как к стенам подходили
стотысячные армии, и вдруг превращающихся в граждан, сознательно
соглашающихся подчиниться дисциплине, чтобы сразу после победы вновь
превратиться в орущих людей, вечно недовольных, вечно не доверявших своим
ими же выбранным правителям. Такими видел Мальцев из Ярославля нынешних
французов, англичан, американцев... вспоминал и вспоминал единственную в
России республику - Господин Великий Новгород - вздыхал, восхищенно
завидовал и рисовал себе картины взбудораженного современного веча.
Так было. Затем, в армии, Мальцев стал с пренебрежением относиться к
западным гражданам - они как будто боялись умереть и убивать. Это
пренебрежение осталось, но Мальцев не был уверен в его обоснованности.
Работяги на французском заводе не любили говорить о военной службе,
отмахиваясь, и Мальцев не знал - опять! - как понимать это молчание.
Глядя на хлипкого, стоящего на одной ноге гения, собирающегося
сорваться с конца памятника революции, Мальцев себя спрашивал, чего он сам
хочет: чтобы гений этих французов улетел или упал? - и горестно признавался
мертвому Иосифу Виссарионовичу, глядевшему на него из гроба закрытыми
глазами - снимок Мальцев нашел в старой газете - что да, хочется, чтоб гений
хайло себе разбил... Пусть наступит очередь и этого доброго народа. Одному
Мальцеву было неприятно на душе от этого злорадного желания, другому
Мальцеву - он выглядывал из первого - было приятно-забавно от подобных
привычных мыслей.
В конце концов он приустал от саморазговора. Потому и очутился одним
субботним вечером на улице Тильзит. Утомившись звонить, Мальцев собрался
уйти, но подумал, что как раз, когда уходишь, и открывается обычно дверь.
В нее просунулось усталое женское лицо:
- Его нет!
Мальцев молчал. Ему было совершенно наплевать, что Булона нет дома.
Лицо спросило:
- А почему это вам наплевать?
Значит он не молчал. Мальцев с приятным волнением глядел на
приближающиеся зеленые глаза. Под красивой переносицей немного морщился
курносый нос.
Он хотел сказать этой девушке, что он - Святослав Мальцев, но она